Александр Шатаев - В последний день отпуска, или Тайна рыболова Николая [СИ]

Заспорили якобы после войны в ресторане представители различных войск, кто из них был более полезным для победы над фашизмом, и меж ними началось... Летчики - вот если бы не мы!.. Танкисты - если бы не наши танки!.. Артиллеристы - если бы не наша артиллерия, бог войны!.. Если б не армейская пехота - царица полей!.. Если бы не наши корабли да подводные лодки, топившие флот фашистов!.. А рядом, за соседнем столиком - два неприметных гражданина в серых одинаковых костюмах тихо, скромно тоже выпивали "за победу!" Слушали они их, слушали и говорят: "Не правы из вас ни те, ни другие, ни третьи! Наибольший вклад внесли... разведчики, статисты, журналисты!.." "Как так?.." - вскочили со стульев военные. "Очень просто!.. - был ответ. - Они убедили Гитлера, что в России населения всего лишь триста миллионов человек, тогда как цифра эта является по факту государственной строжайшей тайной".

"Однако лихо!.. - притихли, призадумались фронтовики. - Не подскажи, не догадались бы об этакой уловке !.."

Василиса нас затем благодарила за приятный вечер, просила постараться все доесть, ничего не оставлять в тарелках. Светлана с многообещающей улыбкой глянула в мои глаза и тоже благодарила нас. Они вдруг поднялись, выбрались из-за стола, и я одним из первых от всей души пожелал им приятного сна и красивых, замечательнейших сновидений. Они с улыбкой пожелали нам того же и пошагали обе к теремку. А еще секунд через пяток-десяток неожиданно исчезли, будто спрятались в кромешной темноте. С их убытием Иван незамедлительно достал и выставил на стол "чекушку", сказал, что эта у нас последняя, что утром на похмелье лишь "краснушка".

С уходом женщин мне тоже не сиделось за столом. Хотелось пройтись-прогуляться, свершить что-то доброе, красивое, достойное. Помню, поначалу я с немалым трепетом в душе поддерживал костер, подкладывая сучья на огонь, чтоб освещать закуску мужикам. Но вскоре те пришли к принятию решения "поспать". Они определились прямо на траве, вокруг костра, постеливши свитера, куртяшки и укрывшись от зудящих всюду комаров плащами. А уже еще через минуту или через две - ничуть не дольше - мирно зазвучал "на все лады" их мощный хор разноголосого совместного храпения. Костер теперь поддерживать мне не имело совершенно никакого смысла, он начал постепенно превращаться в кучу золотисто-огненных углей. Черный, непроглядный мрак обступил со всех сторон площадку отдыха.

Но вскоре с удивлением я начал замечать, что темнота как будто начала бледнеть, хотя всего-то было полдвенадцатого ночи! За мрачно-кумачовыми, почти потухшими кострищами уже давно окончивших застолье и уснувших рыбаков в пространстве меж черных, будто покрашенных тушью деревьев стал даже виден участок Оки, мерцавший слабым золотистым отсветом. Но вскоре стало очевидным, сей "феномен" вовсе не являлся наваждением в связи с принятием мной портвейна либо способностью (точнее, приспособленностью) глаза различать отдельные предметы в темноте. Из-за леса, над бугром, на той стороне истока все выше, выше, словно колдовской фонарь, в небеса взбиралась яркая, огромная, с отчетливыми пятнами луна. А еще примерно через полчаса, с появлением светила над рекою, помнится, что темнота, оборотившаяся поначалу в синий полумрак, вдруг предстала предо мною в столь прозрачной, столь чарующей голубизне, что действительно довольно сложно было верить в некое случайное происхождение подобного великолепия. "Воистину теплая летняя лунная ночь создана Господом специально для любовных таинств молодежи!" - помнится, в восторге согласился я с весьма сомнительным и смелым заявлением, прочитанным однажды в книжке у французского писателя Де Мопассана.

Помню, тихо пробирался между спящими повсюду рыбаками.

Спасаясь от назойливо-звенящих комаров, они лежали прямо на земле, укрывшись с головой плащами либо полиэтиленом и потому ни рук, ни лиц их не было видно. Из-под плащей и пленки полиэтилена торчали только ноги, обутые, как правило, в резиновые сапоги, либо в "керзачи". Исключением из общей группы были лишь трое. Один из них отчетливо запомнился как рыжий, кучерявый, бородатый коротыш. Он сладостно храпел, чему-то улыбался. Подумалось тогда, что эти трое были, видимо, уж слишком "под ше-фе", чтоб ощущать укусы комаров. Либо, как и я, намазались тогдашней (очень эффективной относительно всех нынешних!) "комариной" мазью - диметилфтолатом.

Помню, как стоял почти минуту на краю обрыва, глядя в темно-синее бездонное пространство над рекой. Затем прошел-"прокрался" пару раз вблизи от теремка в надежде, что Светлана сможет уловить-почувствовать мое присутствие. По тропке вверх, с внезапной для себя энергией, взлетел-"взметнулся" на лесной приступок и, полный чувств любви к всему тому, что окружало, зачем-то быстро-быстро пошагал по жутковатой в лунном свете просеке по направлению из леса, в котором мы набирали дрова. Мне почему-то думалось, что Света, как и я, не спит. Она лежит с открытыми глазами на своей постельке и сквозь стекло квадратного оконца глядит на изумительнейший лунный свет. Мне виделись (почти воочию!) ее красивые, лучистые глаза, ее розовато-молочного цвета щечки и симпатичный носик. Я едва ль не ощущал медовую сладость ее немножко влажных и, по-видимому, очень чувственных и нежных губ. Для меня был, вне сомнений, многообещающим момент показа утром пойманной ею рыбы. Безусловно, "сей момент" был предназначен для чего-то более значительного в наших отношениях! Именно этот момент - я это чувствовал, я это знал! - должен был оказаться для меня главнейшим, решающим в моей судьбе, без которого, в сущности, жизнь-то не могла являться жизнью.

Неожиданно, помнится, лес закончился. И, не сбавляя скорости, я пошагал по лунной луговой дорожке, чтоб поскорее выйти на большак, добраться к ферме, а затем известным мне теперь маршрутом сходить-"сошляться" аж до перевоза для того, чтоб постоять там около воды и посмотреть минут пяток-десяток на Оку.

Но дойти до перевоза мне не довелось. Около колодца фермы откуда-то из тьмы кустарника вдруг зарычали разом две, если не три, собаки, и я тихонько, с соблюдением необходимой осторожности, ретировавшись задом, скорее отошел от них, отправился восвояси к лагерю.

Там я подбросил в костер дровец и, усевшись на скамейке около стола, стал наблюдать, как разгорается меж ними огонек. Лик юной девушки-рыбачки не покидал сознание ни на секунду, и мне все время хотелось мысленно видеть его как можно ярче и четче. С тем, пожалуй, и уснул, облокотившись левою рукой о край стола, ей же подперев под щеку голову.

В том же положении, похоже, и проснулся, разбуженный каким-то дальним диалогом Василисы и Светланы, у которых, оказалось, было все уже готово, подогрето, оставалось лишь "будить бригаду". Поначалу мне казалось, что голоса их снятся. Но когда услышал вдруг команду: "Мужики, подъем! Время полшестого. Уже светает. Давно пора немного закусить, идти рыбачить!.." - понял, что, однако, задремал. Проснувшись, помнится, протер глаза, признался, что проспал, благодарил, что разбудили. Признательно им улыбнулся, приветствовал их с добрым утром , пожелал обеим удачного дня. В ответ услышал их "спасибо" и примерно те же пожелания успеха и удач.