Александр Шатаев - В последний день отпуска, или Тайна рыболова Николая [СИ]

Тем временем Лариса с матерью ушли от нас, мужчин, в глубь комнаты и встали около стола. Мать, будучи, по-видимому, в шоке, все еще держала руки возле подбородка, и Лариса, подхватив ее под ручку, видимо, в порыве чувств, прижалась к ней, как будто бы прося ее прощения "за свой сюрприз", при этом счастливо и вместе с тем немножко виновато улыбалась, глядя на меня. Взгляд матери теперь был несколько обескураженным, растерянным, и, помнится, мне в тот момент казалось - слезинки засверкали на ее красивых серо-голубых глазах под стеклышками очков.

- Ну что там еще за нежности? Гость в доме, а они стоят и смотрят, хлопают глазами, не придумают, чего сказать! - заворковал Владлен Никитич и строго прикрикнул на них обеих: - Ну-ка быстренько чего-нибудь на стол, да стопочки сюда!

Обнявшихся было "близняшек" (одна из них, казалось, была лишь чуточку постарше и, пожалуй, несколько светлее волосами) будто бы припугнули ремнем. Они, вдруг встрепенувшись, опомнились, засуетились; меня просили чувствовать себя, как дома, велели проходить, присесть, и неожиданно умчавшись, к моему недоумению, по направлению к окну, уже через пару-тройку секунд о чем-то бойко щебетали где-то слева, позади меня.

Помнится, я сразу же решил-подумал, что в комнате имеется еще одна, пятая, (точнее шестая), дверь. Однако же, пройдя вперед еще и миновав перегородку, убедился, что дело обстояло несколько иначе. Еще одной двери как таковой не оказалось. За перегородкой пряталась-"скрывалась" большая русская печь с красивым "приступком" в форме скамейки и, по-видимому, с подведением к нему зимой немалого количества тепла. Приступок и "спинка скамейки" были облицованы зеленой, словно сделанной из малахита плиткой, и, казалось, будто в комнате, около белой широкой стены, находился еще один симпатичный диванчик, который так и манил присесть-отдохнуть на нем.

Впрочем, то была не просто обычная русская печь с ее печурками, с лежанкой. То была печь с плитой, с водогрейной емкостью с золотистым краником для горячей воды, с отдельной (летней) варочной печкой, с узорчатой дверцей для дров. Оказалось - между печкой и простенком двух соседних окон находился дополнительный проход на кухню. Его красиво выделяли две резные (полированного дерева) опоры с не менее искусной антресолью между ними, расположенной почти под потолком. Под ней, с отдельной гардины, свисали шторы с бахромой, они, для удобства прохода, были несколько оттянуты на стороны и прикреплены к опорам тонкими, почти невидимыми вязками. На кухне около окна был виден белый стол, четыре табурета. На тыльной ее стене - на той, которая из бревен, - рядком висели небольшие шкафчики с резными дверцами. В углу - возможно, исключительно для интерьера - стояли два ухвата с еще необожженными шестами-рукоятками. Все стены, простенки прихожей и кухни были под редчайшими по красоте тиснеными обоями, лишь над диваном-кроватью их закрывал и удивлял своей особой красотою богатой расцветки ковер.

Помнится, Владлен Никитич и сам был в неком замешательстве. Он тоже было прошел с рюкзаком на кухню. Но тотчас был оттуда выдворен опять в прихожую и, виновато разведя передо мной руками, не знал, куда теперь ему подаваться с рыбой.

Назвав его по имени и отчеству, я предложил, пока нам женщины готовят закусить, определить ее в какую-либо емкость и, чтобы та не сохла, не черствела, залить ее водой из родника. А при наличии большой эмалированной кастрюли, соли, "груза" (хотя бы в виде кирпичей), предложил свою помощь в засолке плотвы и язей для ее последующей сушки. Сказал, что вся процедура займет не больше десяти-пятнадцати минут, поскольку чистить рыбу для засолки совершенно нет необходимости.

Владлен Никитич охотно согласился с предложением. Мы вместе с ним отправились назад, шагнули за порог. Он распахнул передо мною дверь в терраску, что находилась справа от меня, и я увидел нечто вроде мастерской. В ней у стены вблизи окна был расположен столярный верстак; над ним, на полочках и специальных вешалках, рубанки, фуганки, ножовки, различного вида резцы, стамески, молотки, струбцины, и тонко пахло деревянным клеем. В ней же было нечто от кладовки. В двух навесных шкафах с решетчатыми дверцами хранились банки с соками, с компотами, с вареньем под железными, довольно дефицитными в те годы, крышками. Под ними на полу стоял сундук редчайшей резной работы, рядом - самовар и ящиков четыре или пять "Столичной" водки. Запомнилось особенно отчетливо, что на одной из полок рядком, похожим на патронную обойму, хранились несколько бутылей-"четвертей" с прозрачным, совершенно без осадка, желтым растительным маслом.

- В общем, к свадьбе приготовились давно, - уловив мое недоумение таким количеством запасов, сообщил Владлен Никитич и с огорчением проворковал-добавил: - Она нас с матерью не в шутку напугала! В поселке из ее подружек-однолеток одна осталась незамужняя. Двадцать первый год у нас на точке для девушки - серьезный возраст!

- По мне, ей и семнадцати-то нет! Такой с замужеством не грех не торопиться, - помнится, отозвался я.

- Пожалуй, да. Выглядит Лариса молодо, - подумав, согласился тот.

Различного вида ведер, кастрюль, тарелок, чашек, прочих емкостей в помещении кладовой было в предостаточном количестве; для засолки рыбы я нашел восьмилитровую кастрюлю. Уложив в нее всю бель, с избытком просыпал солью, сообщил, что рыбу солью не испортишь. Что соли более чем нужно рыба в себя не впитает. В качестве основания "пресса", помнится, мы приспособили крышку другой кастрюли, что была поменьше. Для нее мы отпилили два коротыша-брусочка, чтобы были выше пластиковой рукоятки крышки, и уже на них поместили пудовую гирю. Я посоветовал всю ту конструкцию хранить, желательно, в прохладном месте, в погребе, и через сутки или двое, отмочивши рыбу и промыв ее в воде, постараться выставить на сушку. Сушить советовал в простом эмалированном тазу - и даже на солнцепеке! - всего лишь навсего прикрыв ее от мух обыкновенной марлей.

Помнится, что в это время нас еще не звали к стопочкам, и Владлен Никитович решил успеть спустить кастрюлю в погреб. Но транспортировать в руках кастрюлю с гирей, оказалось, было неудобно, тяжело, я вызвался ему помочь, изъяв для переноски мною из кастрюли гирю. Выйдя из терраски, мы переобулись... Я - снова в сапоги, он - в модные в те времена полуботинки на достаточно высоком каблуке. По ходу дела я прихватил с собой ведро, чтоб принести из родника воды, залить оставшуюся рыбу. И еще минут через пяток-десяток засоленная рыба уже пребывала в погребе, под грузом-гирей, а окуни, лини и щуки - в воде из родника, в зеленой трехведерной пластиковой ванне с ручками, в которой, весьма возможно, когда-то мыли-купали Ларису. За водой мы с ним ходили вместе. Я похвалил его искусную резьбу по дереву, восхитился кружевом бетонного кольца на родничке, его декоративным прудиком, гротом, валуном-"скалой" (неизвестно как доставленным в их огород), его корабликом, и вскоре польщенный похвалой Владлен Никитич мне сообщил о том, что он к тому же стал, по мнению сельчан, довольно неплохим фотографом. Что имеет фотоаппарат "Зенит" со вспышкой , что может делать фотоснимки в цвете; пообещал мне показать фотоальбомы с лучшими его работами.