Александр Шатаев - В последний день отпуска, или Тайна рыболова Николая [СИ]

Я уже собрался было приступить к съедению картофеля и мяса кролика, как Владлен Никитич вновь наполнил наши стопочки "вишневкой", рюмки женщин - вином "Фетяской", сам положил себе крольчатины, картошки и, поднявши стопочку, сказал: "А под крольчатинку - не грех и по второй!"

Женщины послушно взяли рюмочки, мне пришлось опять брать-подни-мать свой симпатичный вишневого цвета стопарик.

Владлен Никитич опять поднялся-встал из-за стола (однако нас просил не подниматься) и говорил на этот раз о важности наших с Ларисой стремлений к учебе. Сказал, что диплом - большое подспорье в жизни советских людей! Желал обоим нам удач и успеха на поприще получения знаний, вновь пообе-щал немалую поддержку-помощь во время нашей учебы.

В своем ответном слове я благодарил его с Раисой Николаевной за их участие по отношению ко мне. Но информировал о том, что до моей учебы в институте - целый год работы либо в шахте, либо где-то в "Метрострое". Сказал, что зарплата шахтеров подземных работ весьма приличная, и даже можно было говорить о ней, как о высокой. Заявил, что постараюсь посту-пить учиться исключительно заочно, без отрыва, так сказать, от производства, поэтому их помощь, может статься, окажется вовсе не столь уж необходимой. Сказал, что оба они прелестные, добрые люди!.. Однако выпить еще одну стопку их замечательной, но слишком уж крепкой "вишневки", пожалуй, будет для меня недопустимо, поскольку, как бы не захмелеть, не спьяниться. Сказал, что - в увольнении лишь до пятнадцати ноль-ноль. Что знамо дело , мог бы в книге регистрации отсутствующих лиц записать себе часов побольше, что после трех часов мне предстоит доставка рыбы еще двум гражданам поселка. К тому же есть иные неотложные дела. Но обещал, что постараюсь обязательно предусмотреть подобные помехи к следующим выходным, чтобы без спешки, со спокойной совестью мог проводить Ларису на ее учебу. В знак солидарности с тостом Владлена Никитича касательно наших с Ларисой стремлений, я выпил из "стопарика" не более десятой доли содержимого и, предварительно заев "рубиновку" желтым липовым груздем, двумя "лисичками" и небольшим кусочком очень вкусной колбасы, приступил к неспешной дегустации крольчатины с картофелем, политой вкуснейшим светло-коричневым соусом.

Женщинам ответ мой, вне сомнения, понравился. Они опять переглянулись меж собою, и я успел подметить, как мать с неизъяснимой теплотой, с неизъяснимой нежностью снова улыбалась дочери, и обе они - притихшие, счастливые, на тот момент особенно красивые, следом за мною тоже лишь прикоснулись губами к рюмочкам, будто поцеловали их. Сомнений не было и в том, что сам Владлен Никитич, однако, "столь неизобильной" ситуации никак не ожидал, и оказался перед нами даже в неком неудобном замешательстве. Он, видимо, на радостях имел весьма немалое намеренье принять еще "стопарик" целиком и с тем уж было преподнес его ко рту, но вместо этого был вынужден смотреть-подглядывать, последуют ли моему примеру женщины. В итоге, как и мы, он тоже лишь пригубил свой стаканчик, сумев при этом "отмахнуть" почти до половины из него.

Помню, после дегустации крольчатины и принятия "по граммульке" еще, для меня была организована экскурсия по дому.

Прежде всего мне показали комнату-зал. По общей площади она равняя-лась метрам двадцати пяти, если не побольше. С диванами, с журнальным столиком, с торшером, с люстрой, еще с одним паласом на полу, с голубыми симпатичными обоями на стенах и обилием на них ковров. Лишь на простенке между окнами была помещена огромная (пожалуй, больше метра высотой) картина. На ее холсте (без рамки) маслом, но весьма добротно, видимо, кем-то из местных художников был изображен большой букет сирени в синей стеклянной вазе. По сторонам от двери зала (по-моему, ее установили очень неудачно, слишком уж вплотную к угловой стене) заподлицо со стенами, были еще две отопительные печи с красивыми литыми герметическими дверцами. Они до самого их верха были облицованы такой же плиткой, что и "диванчик", находившийся в прихожей, и на этот раз напоминали две массив-ные, оригинальные, будто из малахита, колонны. Запомнилось, что в зале на журнальном столике стоял магнитофон "Комета", и там же - столь же дефицитнейший в те времена - переносной приемник "Спидола".

Затем передо мной открыли дверь, которая была немного справа от диван-кровати, и можно было догадаться самому, что это спальня-кабинет родителей Ларисы. В ней находились пара письменных столов с ночными электрическими лампами, большое зеркало с подставкой-столиком и массой мелких принадлежностей косметики на нем. Рядом - шифоньер, два шкафа, полных книг; и, сразу же за печью, которая в той комнате была лишь побеленной и без плитки, их столь же модная и дефицитная в те времена двуспальная кровать из прочных прессованных древесноволокнистых плит и многослойной, цветом похожей на полированный бук, фанеры.

Третья по счету комната, что находилась ближе к выходу из помещения, конечно же, был личный уголок Ларисы. В ней пахло ее духами, в ней тоже был письменный стол у окна; за печью - трехстворчатый шкаф-шифоньер, красивая этажерка с книгами. Напротив, около стены с ковром - красивая старинная кровать с двумя подушками и покрывалом из нежного голубого плюша...

И, помнится, в тот самый миг, когда мой взгляд окинул покрывало до подушек, опять как будто судорогой прошлось от живота до пяток жутковатое, пугающее чувство!.. Большая кукла, удивительно напоминавшая лицом Светлану, смотрела на меня чарующими карими глазами. Она сидела, прислоненная спиной к подушкам и, мне казалось, даже тянула ко мне ручонки.

Лариса сразу же смутилась, заметно порозовела щечками. "Ох, деточка-деточка моя!.." - вздохнув, со снисходительной улыбкой взглянула на нее Раиса Николаевна, и теперь уже она подхватила ее под ручку, ласково прижалась к ней. Помню, что-то об излишних женских нежностях заворковал Владлен Никитич и, видимо, без задних мыслей, без подвоха, и, пожалуй, будучи в святом неведении о тайных намереньях дочери, вдруг информировал меня о том, что та уже несколько дней спит-обитает в терраске, что ее "резиденция", в общем-то, ныне там. Лариса тотчас же зарделась снова и, вконец смущенная пред нами, пожалуй, вряд ли бы смогла-сумела столь же запросто и без задержки мотивировать свое переселение в терраску, как скорый, смелый, поучительный ответ прозвучал от матери. Она с подходцем и с немалой хитрецой просила его "постараться вспомнить", где он сам однажды летом, в восемнадцать лет, вдруг пристрастился ночевать и чего он там обычно добивался от нее, особенно в отсутствии родителей. Заявила, что уже в шестнадцать лет половые воздержания для мальчиков и девочек, собственно, уже бессмысленны и нежелательны, и могут оказаться основной причиной неких комплексов, вредных привычек, даже заболеваний. Что - в Европе, например, о такой опасности всем становится известно чуть ли не с ребяческого возраста. Вкрадчиво заметила, что ему необходимо было догадаться самому, что голубка подготовила себе укромное местечко, где, наконец-то, судя по всему, ей скоро предстоит стать женщиной. "И это для ее родителей, должно быть праздником!.. - заметила она. - Таким же, как, к примеру, свадьба".