Александр Шатаев - В последний день отпуска, или Тайна рыболова Николая [СИ]

Он развязал свой тогдашний солдатский рюкзак, с единственной общею лямкой пришитой концами по низу, и доставал-показывал мне плюшевого мишку, куклу в кофточке и серых брючках, непривычно маленькое голубое платье с рюшками, две пары трусиков и маек, пять пар носочков, синенькие - чем-то даже несколько смешные - крохотные туфельки, пакет с гостинцами. При этом дважды, словно забываясь, говорил, что приготовил это ей ко дню рожденья в качестве подарка.

"Как буду без нее? Не знаю! - воскликнул он, задумавшись о чем-то жутковато-безысходном, и неожиданно изрек: - Я, Сашок, один из самых несчастных людей на свете! Один из самых больших неудачников!"

- Неужто измена? - не верилось мне.

Виталий качнул головой.

- Да с чего же это вдруг? Да кто же она такая!.. - сделалось обидно за Виталия, за всю мужскую половину человечества. - Родители при власти, что ли?

- Наоборот, мои родители в чинах, - последовал хмурый, угрюмый ответ. - Ее середнячки. Хорошие, добрые люди. Мать главбух на производстве, отец - фармацевт, кандидат наук.

- Слишком красавица что ли? Ведь изменить тебе - уму непостижимо!.. - старался я уразуметь причину происшедшего.

Виталий пожал плечами, развел руками и вместо ответа спросил:

- Картину "Незнакомка" Ивана Крамского видеть не приходилось?

- Та, что в темной шубке, в шапке с козырьком зимой в карете? Ну, как же!.. Видел, видел в одном из журналов.

- С ней они как сестры-близнецы.

- Красивая!.. - смутившись, согласился я. - Но ведь и ты у нас не из числа последних! Хоть нынче в киноактеры на главные роли!.. Парень что ли столь неотразимым оказался?

Виталий снова пожал плечами, развел руками.

- Парень как парень. Ничего особенного нет. Спокойный, простой, нормальный. Студент. Родители - обычные трудяги.

- Быть может, случайность? Ничего серьезного!..

- Да нет! Я с ним поговорил. Не он инициатор, а она. Он не знал, что она замужняя, имеет дочку. Просил не обижаться на него.

- А что же она?

- Плачет, молчит, ничего объяснить не может.

- И что же теперь? Быть может, следует простить ее на этот раз ради малышки?

Виталий какое-то время молчал, о чем-то глубоко задумавшись, и я уж, было, начал что-то намекать о милосердии, о всепрощении грехов, как тот весьма настойчиво воскликнул:

- Об этом не может идти и речи! Я, во-первых, не из тех, о ком ты собираешься сказать. Во-вторых, с того момента она мне начала казаться совершенно незначительной, пустой, чужой, неумной, и наоборот все больший интерес с тех пор вдруг стали вызывать другие "незнакомки", что попадались на пути. Ну и ослом с большими ушами оказался я, воскликнул он, столь рановато женившись! Впрочем, мать с отцом меня предупреждали, что ошибся в выборе. А в-третьих, извини, Сашок, если, к примеру, кто-то супругу твою... - в этом месте он употребил слишком уж неблагозвучное "словцо..." (синонимом которого является уже указанное слово "трахнул") - то "трахнул" он, - настаивал Виталий все более взволнованно и убежденно, и взгляд его вновь начал зажигаться прежним огоньком задора, - не только твою супругу, но - вас!.. Обоих вас!.. Даже больше непосредственно тебя, как главу семейства! И все наоборот, когда случается "трахнуть" тебе!

Помню, я не торопился согласиться с этим доводом, и Виталий пояснил изложенный им тезис якобы имевшим место случаем. Какой-то из его знакомых, узнав, что супруга стала изменять-"погуливать", решил семейное бесчестье прекратить. Он завел ее в укромное местечко, отхлестал как следует ремнем и разъяснил ей: "Трахают тебя - трахают нас с тобой! Трахаю я - трахаем мы с тобой!.." И, якобы, та поняла. С тех пор "на сторону" не бегала.

- Я к подобным мерам прибегать не стал, - помнится, вздохнул Виталий и продолжал: - Ушел-расстался с нею в тот же день спокойно, весело, по-дружески и даже с шутками... Вот только дочку очень жалко! Скучаю, тоскую по ней! - прибавил он. - Подарки вот купил для нее ко дню рождения...

- А как узнал-то, что она "того..."? - полюбопытствовал я.

- Друг однажды натолкнулся, выследил, подслушал разговор, решился рассказать! А то бы так и жил с "рогами" и "ослиными ушами" олухом в ее глазах, - последовал ответ.

О, помню, какой был то еще один прескверный день, когда мы с ним расстались, и он, уже в солдатской форме, скрылся-исчез за белою дверью палаты! В тот день я даже не побрился, не почистил зубы, не выходил в столовую ни завтракать, ни обедать и пребывал в каком-то мрачном, полусонном забытьи, уткнувшись лицом в подушку. Прошло уж около трех недель, как нужно было принимать какое-то решение по поводу Ларисы, и с каждым днем, как оказалось, сделать это было все труднее и труднее. Все более и более я чувствовал в себе неисправимого ревнивца и в том душевно-унизительном раздрае все более и более не сомневался в том, что Лариса слишком уж красива для меня. Что, пожалуй, даже в самом малом населенном пункте на нее найдется множество подобных "мастеров соблазна"; они уж не упустят случая, чтобы "наставить рога", отнять-увести ее. Мне даже дважды в этот день приснилось, что это она вместо Катюшки скрывалась-пряталась с Виталием в какой-то тайной, полутемной комнатушке, а на утро в белом, словно снег, халате, в белой медицинской шапочке, явилась ко мне в палату, чтоб записать мой адрес.

Еще через пару недель (кажется, семнадцатого сентября) незнакомый мне сержант-сверхсрочник из дивизиона принес-вручил (под роспись) мой, давно уж подготовленный "на дембель" чемодан, изъятый старшиною из каптерки, и с ним в завязанном тесемкою мешке мою шинель, подаренные Сычевым мне яловые сапоги, мою парадную форму с ефрейторской полоской на погонах, фуражку, шапку. Просил проверить-убедиться "все ли мне доставлено", а затем из офицерской сумки, висевшей через портупею на бедре, извлек-вручил (опять под роспись) пакет под сургучом. В нем были деньги - моя армейская зарплата за два месяца, примерно около тридцати рублей, мой воинский билет, распоряженье на проезд домой бесплатно, моя армейская характеристика, письмо Тарантова, в котором он мне предлагал служить сверхсрочно, обещая должность старшины, и - неожиданно... посланье от Ранзистого!.. В нем он писал, что отыскал "мою собачью конуру", нашел в ней мой ликер, коньяк и в точно назначенный день и час явился к Зинаиде и Борису. Оказалось, что они, действительно, намеревались отмечать мой день рождения!.. Но не у них, а на квартире у Полины, поскольку ждали сами в этот день гостей, пообещавших к ним приехать около полудня. Далее он сообщал, что остается "на сверхсрочной" заместителем комвзвода, что фактически живут с Полиной вместе... Что подали заявление на регистрацию их брака, что шестого ноября они распишутся, а 7-го, в день годовщины Октябрьской революции, разом в двух домах - их свадьба, на которой обещались быть все жители поселка. Он сообщал через абзац, отдельно, что без меня, без моей рыбалки, без моей случайной травмы, без нашей совместной поездки в дрезине и моей договоренности отметить с Зинаидою, Борисом и Полиной день своего рождения, о его столь близких отношениях с этой умной, милой, изумительнейшей женщиной, можно было б даже не предполагать. При этом его ничуть не смущало то, что та немножко постарше его. Он просил меня не забывать про них, про их поселок. Приглашал к ним в гости, обещал во время свадьбы со всем поселковым людом выпить за мое скорейшее выздоровление.