Александр Шатаев - В последний день отпуска, или Тайна рыболова Николая [СИ]

Мимо здания пекарни, клуба, трехквартирных домиков с их палисадами и длинного одноэтажного строения (почти без окон) товарно-продуктовой базы, где командовал над штатом кладовщиц Владлен Никитич. Их с Ларисой дом со стороны узкоколейки, точнее говоря с центральной улицы поселка, мне было не видать, и оставалось лишь одной секундою успеть взглянуть-представить, что находился он на третьей, самой дальней улочке, в районе двух громадных вязов и пяти, с заметной желтизной, пожалуй, от засушливого лета, больших, разлапистых берез.

Мне и сегодня не хотелось бы вспоминать о том, что перелом оказался сложным, с повреждением каких-то сухожилий; и благо вовремя на всякий случай просил Ранзистого, чтоб он с моим ликером, коньяком "в собачьей будке" наведался 6-го сентября к Борису с Зинаидой и, по возможности, отметил с ними день моего рождения вместо меня. Пришлось признаться также в том, что "старики мои" прислали мне ко дню рождения посылку, и в ней - как я просил - помимо орехов, вафель, конфет, печенья, были пара поллитровок водки и две портвейна. Что спрятана она в каптерке, на верхней полке слева от двери, за стопкой новых байковых портянок. Просил одну из поллитровок водки отдать-"поставить" офицерам, одну "краснушку" - старшине, а остальное что останется на усмотрение его с Шарифовым, но непременно нужно угостить, хотя бы понемножку, Сергея, Васю, сержанта Александрова и рядового Шмитаса... Короче - всех лучших моих друзей.

Мне не хотелось бы вспоминать о том, как из санчасти, что в дивизионе, был отправлен в госпиталь в один из городов (не буду сообщать его название), где мною овладела столь неодолимая, столь тяжкая хандра, что не хотелось ни читать, ни думать, ни вставать с кровати. Стыд перед Ларисой угнетал. Временами делалось невыносимо скверно и хотелось от отчаянья за-выть.

К тому же в первых числах сентября, благодаря каким-то, видимо, недобрым силам, ко мне в палату подселили красавца-парня, сержанта срочной службы, мастера спорта по греко-римской борьбе и гиревому спорту Виталия Курлыкина. Родом был он из того же города, и было любопытным наблюдать за тем как (разом все!) три наших медицинские сестры, сменявшие одна другую через сутки на дежурстве, словно неожиданно очнувшись ото сна, стали проявлять к обоим нам (особенно к нему) столь редкую доброжелательность, о каковой, как говорится, даже не мечталось.

Вот когда на самом деле можно было бы не усомниться в том, что поручик Ржевский - величайший в прошлом соблазнитель женщин, Дон-Жуан и Казанова действительно существовали!..

При встречах "с новичком" они из скромных милых недотрог буквально "на глазах", буквально тою же секундою, вдруг превращались в смелых, разбитных, игривых "звездочек", как называл их всех Виталий, и каждая из них была готова любезничать с их "новым подопечным" хоть целыми часами. Причем ему с чего-то ради благосклонно разрешалась ими даже его матерщина, не говоря уж о прочих неблагозвучных словечках, употребляемых им значительно более часто. Мне даже поначалу, пока к их диалогам не привык, бывало чрезвычайно стыдно за него перед девчатами и порою подмывало попросить у них за те его вульгарности прощения.

Впрочем, какими для нас в то время были они девчатами?.. Младшей, Катюшке, как называл ее Виталий, было под двадцать. Двум другим - их имена давно уже не помню, - пожалуй, ближе к двадцати пяти. Старшие, как выяснилось позже, были замужем! Были счастливы в браке, имели деток.

Уже на третий или четвертый день Виталий прокрался из коридора в палату, примерно, в полпервого ночи, спросил-шепнул, "не сплю ли я", и, получив ответ, что "сна нет ни в одном глазу", с восторгом и со свойственной ему вульгарной откровенностью тайным полушепотом мне сообщил, что он дежурную сестру - "того!"... Разочек "оприходовал".

Сегодня, в нынешние времена, в житейском нашем обиходе подобное понятие свободно называют словом "трахнул" и особого секрета из "того" давно уже никто не делает. В ответ, таким же тихим шепотом, пришлось его "поздравить", сказать, что молодец.

В ту ночь он потихоньку, чтобы не будить меня, снова ходил в коридор еще два раза и возвращался минут через тридцать, если не больше.

Я терпеливо притворялся спящим и на его чуть слышный в ночной темноте вопрос, "не сплю ли я?", не отвечал, сопя как можно громче носом.

Утром, первым делом, он уведомил меня о том, что "оприходовал" ее еще два раза.

А еще через день или два он "оприходовал", как оказалась, и вторую из дежурных. С ней у него получилось то ли три, то ли четыре раза.

Катюшка отдалась ему лишь на девятый день, буквально накануне выписки его "на службу", когда он "перестал уже надеяться" и, смирившись "с невезучей участью", намерен был уже ложиться спать. С ней он пропадал едва ль не до рассвета и, войдя, спросив "не сплю ли я", уже через минуту тихо, сладко захрапел.

Утром он в великом восхищении воскликнул: "От нее вообще невозможно было уйти!.."

И приходилось верить, соглашаться с ним. Ни он, ни Катюшка не знали, не ведали, что я поднимался ночью, чтоб добраться в туалет... Ни его, ни ее подле ночного столика, с лампою, похожей на грибок, действительно, в то время не было.

Более того!.. Он сообщил мне нечто такое, что при всей моей фантазии, признаться, я бы не узнал, не догадался!..

Оказалось, Катюшка ему призналась, что она ко мне весьма не равнодушна! Что я ей нравлюсь! Что знает: на душе моей какая-то печаль, но эта печаль проходящая. Считала, что меня не дождалась из армии "моя любовь", она надеялась сойтись со мною ближе, стать моею "госпитальною" подружкой, и, возможно, я оставлю ей свой адресок.

Сообщил, что "близких отношений с ним" она боялась исключительно из-за меня, и ему пришлось уверить ее в том, что ночью я сплю "как медведь в берлоге", что "об их интимной близости" я не узнаю никогда, ни в коем случае.

Он посоветовал, как только я пойду без костылей, мне не теряться, не стесняться и "махнуть" их всех троих.

Когда на следующий день он отправлялся в гарнизон, на тренировку (он должен был поехать на какие-то союзные соревнования), мы, прощаясь с ним, разговорились более открыто, без утаек. Мы даже обменялись адресами, и, пожалуй, все-таки с определенной завистью, нежели от простоты души, без умысла, я говорил ему, что он, вне всякого сомнения, счастливец, коль обладает столь нестандартным успехом у слабого пола... И мне останется лишь позавидовать его на редкость удивительным способностям соблазна.

Услышав этот комплимент, Виталий чуть ли не пригнулся, словно от удара плетью по спине. Он посмотрел в мои глаза довольно подозрительно и даже, показалось мне, испуганно. Но, видимо, ничто обидного в той реплике не усмотрел; однако, как-то странно, слишком уж устало, вяло, без обычного задора и без искорки в глазах он опустился-сел на край кровати и с тоской, с каким-то жалким, серым, виноватым выражением лица и нескрываемым уны-нием сказал: "Ты очень ошибаешься, Сашок!.. Во-первых, я женат!.. Но следует считать, что разведен. Во-вторых, у нас есть дочка Леночка. Ей после завтра исполняется два годика, я очень люблю ее, скучаю по ней".