Александр Шатаев - В последний день отпуска, или Тайна рыболова Николая [СИ]

Закончилось "мое выздоровление" восьмого ноября. Месяц был на редкость теплый, солнечный, и желтой листвы на земле и деревьях было довольно много.

Отлично помню, как, спустя еще два дня пути на поезде, на электричке и в автобусах, добрался, наконец, до своего родного городишки. Слегка хромая, шел домой по улочкам, знакомым с детства, в шинели, перетянутой на поясе ремнем, в красивых офицерских сапогах, в фуражке, в руке был темно-рыжий чемодан с двумя бутылками вина, с подарками для деда с бабкой, с теплыми носками, шапкой и перчатками на случай холодов.

Увидев меня в дверном проеме комнаты, мои "старики" расплакались, наперебой бранили, что я не сообщил им о несчастном случае со мной, что не давал им знать (хотя б ориентировочно!), когда же нужно было ждать меня. Всю первую декаду ноября они переживали, "не случилось ли чего со мной в дороге", и хотели уж послать запрос на имя командира части, что обеспокоены моим отсутствием. Так, пожалуй, и поступили бы, не получи письмо от девушки из Ленинграда, по имени Лариса, которое они в конце концов осмелились прочесть. Из него они узнали, что я был на лечении, что ее отец заглядывал ко мне в санчасть, но не застал, поскольку я был сразу же отправлен в госпиталь при гарнизоне. Старики сказали, что письмо Ларисы очень полюбилось им, наперебой шептали, старались убедить меня, что это очень милая и умненькая девушка: уж они-то знают!.. В письме было фото, где мы с Ларисой и Раисой Николаевной. Они ей написали, что от меня пока нет никаких известий.

Еще одно письмо, которое они не стали распечатывать, оказалось, было от Наташи. Мой адрес, втайне от ее отца, ей дал Ранзистый. Глупышка писала, что хотела бы со мною продолжать дружить, обещала хорошо учиться, окончить школу только на пятерки и продолжать учебу с тем, чтоб, будучи замужней женщиной и матерью, содержать семью в почете и достатке. Осторожно намекала, что ей хотелось бы иметь супруга исключительно в моем лице или же, по крайней мере, схожего со мной. Поклялась, что будет верной суженой избраннику в течение всей жизни, надеялась на мой ответ.

Старикам я рассказал, что она еще совсем ребенок-школьница. Другая - слишком уж красива для меня. Был вынужден заверить их, что ни одну из них не обманул, "не обесчестил", поскольку буквально за пару часов до обещанной мною интимной близости с Ларисой сумел-умудрился травмировать себе ступню. То есть получилось-вышло - не судьба!.. Сказал, что вряд ли стану отвечать на письма девушек, поскольку, лежа в госпитале, многое узнал, обдумал и решил с женитьбой, в общем-то, не торопиться. При этом огорошил их обоих тем, что старый, дряхлый дом, подаренный им государством как участникам войны, в котором шифоньер, диван, три койки, печь да кошка (его они считают "чуть ли не хоромами") вовсе не является оправой для брильянта, каковым является Лариса. И привозить "княгиню из дворца" в шалаш-сарай - увы, не очень-то хотелось бы!

- Ну, не такой уж и сарай!.. - опешил, было, дед и начал возражать: - Ведь подавляющее большинство народа так живет. А те, которые у нас в стране богаты - жулики, пройдохи, воры! Им завидовать не нужно. Главное - быть честным в жизни! Чтоб было на душе всегда светло, спокойно, мирно! Сахарный песок, картошка, солености из огорода есть - и ладно! Главное, чтоб было тепло да сытно!.. Поросенка, морозы настанут, зарежем...

- Да нет!.. Не все, "которые богаты", относятся к пройдохам-жуликам. Просто зарплаты у многих стали значительно выше, чем ваши военные пенсии!.. Особенно у тех, кто ныне помоложе, половчее, покрепче здоровьем да с институтскими дипломами, - помнится, пришлось доказывать ему свою, иную правоту.

И уже за стопкой водки, за закуской сообщил им, что скоро, возможно, уеду в Москву, где постараюсь найти работу, заочно поступить учиться. Либо подамся на Север, где платят значительно больше, чем даже шахтерам на добыче угля в лаве.

Спустя две недели Лариса прислала второе письмо. Точнее - это было не письмо, а крик отчаяния! Ее неподдельный животный испуг в связи со странным для нее моим молчанием. "Саша, милый, что случилось? Что произошло? Почему нет писем от тебя? Не молчи! Пожалуйста, ответь!.." - взывала она.

Сегодня этот крик ее, порой, мне снится по ночам. Он и поныне - по прошествии уж стольких лет! - не только не уходит из души, но становится все более отчетливым, все более пугающим и жутковатым. При этом наряду с тем криком с недавних пор все чаще, чаще стали приходить на ум две самые тяжкие заповеди: "не убий", "не лги"!.. И обычно, в дополнение к тому, будто что-то назидательно вещает разуму-уму: "Убить человека можно не только словом!.."

Порой мне кажется, создатели Евангелия, наверно, позабыли записать еще одну, должно быть, очень строгую, святую заповедь - "не умолчи!.." Или же редактора (возможно, ненароком) упустили, не ввели ее в шестую заповедь Закона Божiя в качестве разъяснения к ней либо в качестве дополнения.

Сегодня, под занавес лет, во мне не остается ни малейшего сомнения и в том, что убийство можно совершить обычным простым умолчанием!.. К примеру, не ответить на письмо. И ныне есть все чаще, чаще странное предчувствие того, что вряд ли выйдет вымолить прощение за этот мой, возможно, самый тяжелейший грех.

Мне удалось-таки тогда уговорить бабулю, чтобы отписалась и на этот раз. Своим смешным, корявым, однако довольно разборчивым почерком на скромном тетрадном листке в линейку, под мою диктовку она известила ее о том, что я домой не заезжал, не показался. Но было мое письмо. Писал, что хочет уехать в Москву либо на Крайний Север. Просил о нем не волноваться. Что адрес пришлет, как только определится с жильем, немножко пообвыкнет-приспособится на месте.

В декабре я выехал в Москву. Предполагал устроиться работать в "Метрострое", но так получилось, что стал пожарным - и ничуть не прогадал. Сутки на работе, трое - дома... Можно было подрабатывать, "калымить", что и делал. Был вахтером, дворником. Даже снимался в кино "в массовках", покуда не наскучило, не надоело.

Помню свой "первый пожар" - мое "боевое крещение"! Поздно вечером, почти что ночью, горел магазинчик в три окна на окраине района. Как оказалось, загорелся потолок от неисправной печки. Но благо окна были закрыты ставнями! Воздух в помещение фактически не поступал, особого распространения огонь не получил, и пожар мы, нашим отделением в составе двух машин, погасили достаточно быстро. Моей задачей ученика-стажера при этом было под брезентовой защитной робой натаскать в машину, в ящик с инструментом под сиденьями пожарных, как можно больше водки и закуски. Лучом аккумуляторного фонаря в кромешной темноте и дыме командир боевого расчета указал мне полку, на которой находился ряд бутылок. На их частично обгоревших этикетках можно было различить, что водка не простая, а "Столичная"... И лишь потом, уже на кухне в помещении пожарной, во главе с самим начальником нашего "второго" караула и начальником пожарной части мы разобрались-определились, что "Столичной" было только две бутылки!.. Остальные девять (точно в такой же посуде!) были легким яблочным вином. Столь же лихо нам "не подфартило" и с конфетами, с печеньем, с сыром, с хлебом, которыми мы также запаслись, чтоб поплотнее закусить. Все из того пропахло дымом, было совершенно несъедобным. Заку-сывать пришлось томатными консервами "бычки", которых благо оказалось восемь банок, и "Овощной солянкой" в двух стеклянных пол-литровых банках под железной крышкой.