Атеро Виртанен - Благородная империя

— За последнюю неделю вы убили триста пятьдесят семь лангоритов, не считая погибших в Алари Серо, подсчет которых еще не закончен. По предварительным данным, их не менее сорока. Таким образом вы пытались удовлетворить свою жажду мести и продвинуть свое дело. Иными словами, заплатить за величие кровью.

— Я сражался с врагом.

— Это не имеет значения. Вы демонстрируете признаки, универсальные для всех разумных живых существ. Обоснование затруднительно, учитывая, что вы являетесь искусственным интеллектом и не имеете органических деталей. Одно из таких свойств — несоответствие декларируемых взглядов реальным…

— Лицемерие.

— Верно.

— Кто ты такая, чтобы меня осуждать? — Рыцарь прикинулся разгневанным. — Ты слуга.

— Решение нравственных вопросов не входит в число моих функций. Таким образом, я не могу ни осуждать, ни одобрять, только констатировать факты. Не пытайтесь скрыться от правды и позвольте ей освободить вас.

— Зачем ты обманываешь себя, йенай террорист? — раздался откуда-то сверху голос доктора Кихирихиннона. — Мир Лайконт — это настоящее царство искренности… А было время, когда я думал, что искреннее грязных трущоб ничего не бывает. Короче, будь честен с собой, на твои жалкие оправдания смотреть противно!

— Выпусти меня отсюда! — крикнул Ринслейф, но ответа не последовало.

Он посмотрел вокруг: тянущееся за горизонт побережье, чистое голубое море, ясное небо и непроглядная белая дымка вдали… Здесь он останется надолго, и пусть его отправили сюда против его воли, он не собирался сбегать. Лайконт казалась ему несимпатичной, но она была первой за долгое время, с кем он мог поговорить. Кто знает, возможно, она может избавить его если не от бессмысленности, то хотя бы от одиночества?

Он сожалел, что раньше не придавал значения Ранду, считая его всего лишь партнером, а не другом: будь это иначе, он, возможно, сохранил бы способность чувствовать. Все было бы тогда совсем по-другому. Он свернул бы с пути, спланированного для него Вуркулуром, и не оказался бы в плену у Храма истин; возможно, продолжил бы борьбу по своим правилам, самостоятельно выбирая цели и методам, а может, вернулся бы к обычной жизни — только сейчас Рыцарь понял, что в мире, где инфраструктурой миллиардной империи управляет компьютер, а порядок обеспечивают дроиды, он смог бы найти себе место. Быть может, в Федерации…

Пока он предавался разымышлениям, на виртуальный берег опустились сумерки, и две луны отразились в воде, покрытой легкой рябью. Лайконт спокойно любовалась закатом; Рыцарь мог только догадываться, действительно ли она понимала красоту или всего лишь имитировала деятельность человека, но что-то — интуиция? — подсказывало, что она намного сложнее, чем пытается казаться.

Ринслейф решил с пользой использовать время, которое он проведет в этом цифровом мире. У него был собеседник, сухой и скучный, но не одержимый безумными идеями — этого было впролне достаточно, чтобы исправить ошибку, стоившую ему смысла жизни. Нужно было обдумать свои желания, цели, мотивы и надежды… Понять себя.

Снова стать человеком.

Генерал подошел к двери Комнаты скорби и спешно потушил сигарету; путь в тронный зал открылся, и Аффери, поправив лацканы формы, вошел внутрь. Император Мурин сидел на троне в полной тишине, уставившись в никуда. Увидев Аффери, он вяло помахал ему и подозвал к себе; генерал остановился перед троном и склонил голову в почтительном приветствии.

— Virkin alari, kergen, — сказал он.

— Virkin alari, — ответил монарх. — Вы были правы насчет людей. Почему… почему они так поступают? За что они нас ненавидят? Я же им ничего не сделал…

— Зависть, император. Посмотрите на державу, подаренную вам вашими великими предшественниками. Ее границы тверды, ее армия сильна, ее народ мудр и добродетелен, ее экономика крепка, ее слава сияет во все концы Эртинура! Нет такого места на этой планете, где Империя не имела бы власти. Волей Звезд и Бога смерти мы стали господами мира. Нам есть чем гордиться, но им — нет. Их государства многочисленны, но слабы, и даже Федерации Юга не сравниться с нами. С этим человечество не может смириться. Они не желают признать наше превосходство и хотят быть равными нам, не имея на это права.

— Но…

— Они разобщили нас и заразили неверием в семь принципов, а ведь порок — он как болезнь, как смертельная опухоль, которая растет без конца, пока не убьет хозяина. Человек — это яд, отравляющий Империю; теперь и вы это видите.

Несколько минут назад генерал опасался, что Мурин обвинит его в плохой охране и лишит звания или титулов, и тогда осуществление его плана станет невозможным, однако теперь его беспокойство рассеялось. Император был подавлен и потрясен и меньше всего задумывался сейчас о таких малозначительных вещах, как промахи его стражи. Его лапы слабо подрагивали, уши стояли, и пусть опасность уже миновала, в глубине души он, видимо, все равно оставался там, в Алари Серо, под дулом пулемета.

Как отцу генералу было больно на это смотреть: в испуганном взгляде Мурина, полном непонимания и обиды, он узнавал Ниммура. Ему хотелось приласкать монарха, как он четыре цикла назад утешал своего сына, но Аффери не мог позволить себе такой роскоши в момент, когда решалась судьба Империи. Это было бы преступлением против семи принципов.

— Jekkenihore… — начал Мурин, — мне нужно кое-чем поделиться.

— Я слушаю, император.

— Только не осуждайте меня, хорошо?

— Конечно.

— Вы знаете, там, на сцене, когда появился этот… Как это называется?

— Террорист.

— Этот террорист… Я испугался. Очень. Мне было так страшно, что я чуть сам не упал колени и не стал просить пощады. Мне сейчас так стыдно, о Звезды, я же император! Но я слабый. Слишком… Я до сих пор боюсь. Разве такой слабак, как я, может стать хорошим правителем?

— Разумеется, — сказал Аффери. — Сильными не рождаются. Воля воспитывается временем и упорным трудом, ее, словно стальной меч, должно нагреть в пламени сражений, чтобы потом охладить в слезах разочарования. Сам Синвер когда-то служил на каменоломне! И я говорю вам со всей уверенностью, что тот, кто юношей не полюбил битв, навсегда останется слабым. Все в ваших руках.

Аффери помнил, каким был в молодости Хинрейв. Они были почти ровестниками и с детства росли вместе по древней традиции — фёрхиллур и будущий глава Верховной ставки должны были стать единым целым и понимать друг друга с полуслова. Предводителей Дикой орды выбирали иногда еще до рождения и с первых шагов готовили к подвигам; за назначением фёрхиллура всегда следовал поиск для него нового командующего.

Так выбрали и самого Аффери. Выходец из древнего рода, который за тысячу циклов до того сражался на стороне Первого императора, он с молоком матери впитал страсть к победам и всю жизнь посвятил войне. Император Фенхорд был для него идеалом — сильным и жестким, доблестным и справедливым, благородным и храбрым; правитель казался ему воплощением семи принципов.