Екатерина Белецкая - Насмешники. Дело в шляпе

— А если я этого не хочу? — упрямо спросил Фадан. — Что тогда?

— Тогда придется вам показать, что мы настроены серьезно, — пожал плечами Грешер. — Вряд ли вы оцените появление в вашей камере ваших любимых гермо… по кускам. Постепенно вы, конечно, соберете весь комплект. Руки, ноги, тела, головы… Им будет больно, и я гарантирую, что их смерть не будет быстрой. Но, мой дорогой Фадан, начать нам придется непосредственно с вас. Итак, диск сообщил нам, что вы пятеро получили от него учебные программы. Теперь по порядку. Что они собой представляют, и чему они вас уже успели научить?

— Погодите, — попросил Фадан. — А если, допустим, я соглашусь сотрудничать, что тогда?

— Тогда вам будет позволено оставить потомство. И после этого ваша смерть будет относительно легкой. И быстрой. Поверьте, это не так уж мало, — улыбнулся Грешер. — Вернемся к нашему первому вопросу. Что за программы?

Бакли сидел на стуле, вжавшись в спинку, а над ним нависал здоровенный мужик, одетый поверх дорогого костюма в греванскую черно-белую таргу.

— Ты отвечать будешь или нет? — грозно осведомился мужик. Бакли отрицательно помотал головой. — Будешь, будешь, куда ты денешься… А ну-ка давай говори, где научился этому? И кто надоумил антибиотики спереть?!

— Я сам, — наконец, решился Бакли.

— Саааам? — протянул мужик. — Ой, насмешил! Мы ж его смотрели сейчас, Аквиста этого. Чистые косметические швы, от дренажа след, аккуратная работа — хирургическая. Этому что, в быраспасе учат?

— Я по книжкам…

— По каким таким книжкам? — заржал мужик.

— По старым. Из библиотеки.

— Ой, не ври, там даже методик этих нет. Ты еще скажи, что шов-нитку сам придумал.

— И скажу. И придумал! И чего?

— Того, что врешь ты много, Бакли Рут. Ты упер из нашей клиники самые лучшие препараты последних поколений. Самые дорогие. Ты взял лучшие инструменты. И ты, что показательно, профессионально ими сумел воспользоваться. Абсолютно грамотно и разумно. Я бы даже сказал, мастерски. Лучше, чем наши специалисты. Поэтому я повторю свой вопрос — кто и когда тебя этому обучил?

— Никто. Я сам.

— Угу. И переворот внутриутробный ты тоже научился делать сам, — хмыкнул мужчина в тарге. — Когда все отлично знают, что до гинекологии допускаются только женщины. А ты гермо, смею тебе напомнить. Хватит лгать, отвечай, давай.

— А если не отвечу, что будет? — с вызовом спросил Бакли, и тут же об этом пожалел — мужчина сунул ему под нос пудовый кулачище.

— Сам догадаешься? — едко поинтересовался он. — Говори! Говори, давай!.. Сам. А то я потом посмотрю, как ты будешь сам вставлять себе зубы.

— Что это такое? — допрашивающий кивком указал на стол. На столе, в ящике с низкими бортами, покоился сейчас универсальный модуль.

— Мячик, — жалобным голосом ответила Бонни.

— Мячик, ага. Весом десять килограмм. Имеющий температуру сорок градусов. На кого это вранье рассчитано, девочка? Ты же греван. У тебя же должна быть совесть! Ответь по-хорошему.

Бонни всхлипнула. Весьма натурально. Вот только допрашивающего это не проняло.

— Ну? — неприязненно спросил он.

— Я не знаю, что это, — Бонни опустила голову. — Мне это дали…

— Врешь. Да и про остальное тоже врешь.

— Это про что?

— Хотя бы про маршруты, по которым вы от нас уходили. Это какую светлую голову надо иметь, чтобы выстроить дороги так хитро! Упреждение на два-три шага, всё распланировано чуть не до минуты, и, что самое главное, ни единого пересечения с патрулями и охотниками! Одного ты, конечно, предугадать не смогла… что у нас тоже есть схема тоннелей, и мы догадаемся, где вы захотите выйти, — допрашивающий, черный греван преклонных лет, ухмыльнулся. — Или это была не ты? Хотя подчерк в тех блокнотах, несомненно, принадлежит тебе. Под чью диктовку писала?

— Я не буду отвечать, — Бонни нахмурилась.

— Почему?

— Потому что вы всё равно не поймете.

— Пойму, не бойся, — заверил ее греван. — Ах, девочка, девочка… быстро же ты однако проделала путь от дурочки, шьющей шляпы, до хитрой твари, с легкостью предающей себе подобных. Опомнись и покайся. Пока не поздно.

— Где. Вы. Прячете. То. Что. Вам. Дали!!! — Аквист невольно втянул голову в плечи, а Шини досадливо поморщился. Он терпеть не мог, когда на него кто-то орал. — Ну?

— Нигде, — пожал плечами Аквист.

— Но было?

— Было, — подтвердил Аквист.

— А теперь? Где теперь?!

— Говорю же. Нигде. Всосалось, — Аквист улыбнулся. — Или рассосалось. Не знаю.

— Как это выглядело?

— Как тонкий браслет, — совершенно честно ответил Аквист. Собственно, ему сейчас давал подсказки Эл. — В один прекрасный день он просто исчез. Видимо, стал не нужен.

— У всех остальных — то же самое? — спросил греван. Аквист кивнул.

Это греван ему категорически не нравился, и, что самое плохое, он не нравился Элу.

— То же самое, — подтвердил Аквист.

— Учебные программы как-то себя обнаруживали?

— Как голос в голове, — ответил Шини. Ему сейчас давал подсказки Ал.

— А внешне?

— Никак. Только голос.

— Сейчас с вами кто-то говорит?

— Нет, — помотал головой Аквист. — Последний раз под землей говорили. Давно уже молчат. У меня, по крайней мере. Шини, у тебя говорит этот твой голос?

— Не-а, — Шини зевнул. — Заткнулся пару дней назад.

— И о чем же они с вами беседовали? — поинтересовался греван. Аквист снова украдкой посмотрел на него. Высокий, на голову выше Фадана. Широкоплечий. Тарга сбоку оттопыривается, а это значит, что под ней прячется кобура с пистолетом. Фигура… у спортсменов в универе были похожие фигуры, вот только спортсмены по сравнению с этим черным греваном сейчас казались Аквисту совершеннейшими рохлями. Чтобы такого завалить, спортсменов, наверное, нужно десятка два. Если не больше. И совсем не факт, что сумеют справиться. Во всех движениях гревана чувствовалась скрытая сила, и какая-то хищная грация. Как у крупной южной птицы-мясоеда. Если взлетит, то высоко. Если ударит, то насмерть.

Аквист поежился.

— Ну, обо всем… так… — Шини задумался. — Рассказывали кое-что…

— Например, как притвориться полисами, и выйти из участка? — подсказал греван. Шини, против воли, кивнул. — Учти, тут этот номер не пройдет.

— Да я как-то и не собирался, — промямлил Шини. — Жить-то хочется.

— Вот это правильно, — похвалил греван. — А теперь, пожалуйста, подробно. Что говорили, что показывали, чему учили.

— Я не хочу отвечать, — вдруг решился Аквист. Произносить такое было страшно, но почему-то ему показалось, что сейчас озвучить это решение важно. Необходимо. — Это не ваше дело.

— А чье же?

— Моё. И программы. Но точно не ваше.

— Похвально, похвально, — покивал греван. — Впрочем, упорство всегда было присуще этой ветви крови. Учтите, юноши, сейчас я только предупреждаю — вы всё нам расскажете. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра. И лишь от вас будет зависеть, какое количество боли придется на временной отрезок от сопротивления до начала рассказа.