Дэн Браун - Инферно [litres]

Врата для тебя открыты.

Пробираясь со своей спутницей сквозь толпу, Лэнгдон не сводил глаз с баптистерия. Сиенна двигалась теперь с такой стремительностью, что ему то и дело приходилось переходить на бег, чтобы не отстать. Уже издали было видно, как ярко сверкали на солнце массивные главные двери баптистерия.

Изготовленные из позолоченной бронзы, высотой более пятнадцати футов, эти двери потребовали от скульптора, ювелира и гравера Лоренцо Гиберти более двадцати лет работы. Он украсил их десятью золочеными рельефами с важнейшими сценами из Ветхого Завета, причем отливка и гравировка фигур были выполнены с таким мастерством, что Джорджо Вазари назвал двери «безусловно совершенными во всех отношениях и… истинным шедевром, когда-либо созданным человеком».

Однако своим названием, пережившим века и сохранившимся до наших дней, эти двери обязаны Микеланджело, который при виде их не смог сдержать восхищения и воскликнул: «Они так прекрасны, что могли бы служить вратами рая».

Библия, отлитая в бронзе , подумал Лэнгдон, любуясь великолепными дверями.

На сверкающих «Вратах рая» Гиберти разместил десять рельефов с важнейшими сценами из Ветхого Завета, расположив их в две колонки по пять в каждой. Они изображали и изгнание из рая Адама и Евы, и историю Моисея, и прием царем Соломоном царицы Савской.

На протяжении многих веков художники и историки искусства, начиная от Боттичелли и заканчивая нашими современниками, ведут споры о том, какой из этого потрясающего собрания рельефов самый красивый, и у каждого имеются свои доводы. Но чаще всего победителем называется центральный рельеф в левой колонке – «Благословение Иакова Исааком». Причиной принято называть удивительное разнообразие использованных мастером художественных приемов, однако Лэнгдон был склонен думать, что дело в другом: именно этот рельеф выбрал Гиберти для своей подписи.

Несколько лет назад Игнацио Бузони, с гордостью показывая эти врата Лэнгдону, смущенно признался, что после пятивекового противостояния наводнениям, вандализму и грязному воздуху двери пришлось заменить на их точные копии, а оригиналы ждут реставрации в музее Опера-дель-Дуомо. Лэнгдон тактично умолчал, что знал об этом. Сейчас гости Флоренции любовались копией, а с другой такой копией «Врат рая» Лэнгдон случайно столкнулся, исследуя собор Милости Господней в Сан-Франциско, где они с середины двадцатого века украшали главный вход.

Разглядывая шедевр Гиберти, Лэнгдон заметил рядом небольшую информационную табличку, от одной фразы на которой у него мурашки пробежали по коже.

La peste nera . Черная смерть. Господи , подумал Лэнгдон, где бы я ни оказался, мне везде о ней напоминают! В тексте говорилось, что врата явились исполнением обета, данного Господу в благодарность за то, что Флоренции удалось пережить чуму.

Лэнгдон перевел взгляд на «Врата рая», и в голове у него вновь зазвучали слова Игнацио. Врата для тебя открыты, но надо спешить.

Вопреки обещанию Игнацио, «Врата рая» оказались закрыты, как и во все дни, кроме редких религиозных праздников. Обычно туристы входили в баптистерий с другой стороны – через северные ворота.

Сиенна на цыпочках пыталась разглядеть вход поверх чужих голов.

– Здесь нет никакой ручки, – сказала она. – И никакой замочной скважины. Ничего.

Что верно, то верно , подумал Лэнгдон, зная, что Гиберти ни за что бы не стал портить свой шедевр такой тривиальностью, как ручка.

– Двери открываются вовнутрь. И запираются изнутри.

Сиенна на мгновение задумалась, выпятив губы.

– Выходит, снаружи… снаружи нельзя определить, заперты двери или нет.

– Полагаю, именно на это Игнацио и рассчитывал, – кивнул Лэнгдон.

Сделав несколько шагов вправо, он посмотрел на менее нарядную дверь с северной стороны – вход для туристов. Куривший возле него экскурсовод всем обращавшимся к нему показывал на табличку «APER-TURA 13.00–17.00». «Часы посещения с 13.00 до 17.00».

До открытия еще несколько часов , с удовлетворением отметил про себя Лэнгдон. И внутрь пока никто не заходил. Он машинально бросил взгляд на запястье, чтобы узнать время, но часов с Микки-Маусом на руке, увы, не было. Тогда он повернулся к Сиенне, но ту обступила группа туристов, которые фотографировали «Врата рая» через простую металлическую ограду, установленную в нескольких футах от входа, чтобы зеваки не подходили к шедевру Гиберти слишком близко.

Эта ограда представляла собой черные прутья из кованого железа, увенчанные покрашенными золотой краской наконечниками, и ничем не отличалась от привычных оград, которыми обносят загородные дома. Информационная табличка с описанием «Врат рая» была прикреплена не к самим вратам, а к этой обыкновенной ограде, что нередко вводило туристов в заблуждение.

Лэнгдон и сам был свидетелем того, как одна приземистая полноватая женщина в спортивном велюровом костюме протолкалась сквозь толпу, бросила взгляд на информационную табличку, хмуро оглядела кованые прутья и фыркнула:

– И это «Врата рая»? Да у меня дома такой же забор! – С этими словами она удалилась столь стремительно, что никто не успел ей ничего объяснить.

Вытянув руки, Сиенна взялась за ограду и внимательно посмотрела на висячий замок, запиравший калитку с другой стороны.

– Посмотри, – обратилась она к Лэнгдону взволнованным шепотом. – Замок на месте, но он не заперт.

Лэнгдон посмотрел сквозь прутья и увидел, что она права. Замок казался запертым, но при внимательном рассмотрении было видно, что дужка не защелкнута.

Врата для тебя открыты, но надо спешить.

Лэнгдон перевел взгляд на «Врата рая». Если Игнацио действительно оставил вход в баптистерий открытым, то двери надо просто толкнуть и они откроются. Но как это сделать, не привлекая внимания, на глазах у огромного скопления людей, в том числе полицейских и охранников Дуомо?

– Смотрите! – вдруг раздался отчаянный женский крик. – Он собирается прыгнуть! – В ее голосе звучал ужас. – Вон там, на колокольне!

Лэнгдон отпрянул от ограды и увидел, что кричала… Сиенна. Она стояла в нескольких шагах, показывала на колокольню Джотто и кричала:

– Вон там, наверху! Он собирается прыгнуть!

Все тут же устремили взгляды ввысь, ища верх колокольни. Вокруг слышались крики:

– Кто-то собирается прыгнуть?

– Где?!

– Я не вижу!

– Вон там, слева?!

За несколько секунд площадь охватило волнение, все вглядывались в верхнюю часть колокольни. По площади прокатилась стремительная, как степной пожар, волна страха, и все собравшиеся, задрав головы, что-то высматривали наверху и показывали друг другу.