Галина Романова - Колледж Некромагии. Самый плохой студент

Возле Восточных ворот стояло караульное здание, к которому примыкали конюшни, чей-то склад и несколько хозяйственных пристроек. Еще недавно, в военное время, тут жил и гарнизон – склад был казармой для солдат – но это время миновало.

Рихард и Оливер заняли позицию за углом караулки так, чтобы видеть две из четырех улиц, которые сходились к пятачку перед воротами. Еще одна маленькая улочка находилась прямо за их спинами. Даже не улочка, а переулок, грязный и мрачный. Отличный путь, если придется удирать от стражи.

Стража не обращала на студентов внимания, даже если бы и заметила их присутствие. Солдаты на воротах были заняты тем, что досматривали въезжающих. До сигнала оставалось совсем немного времени, и они пользовались предоставленной возможностью слупить с путешественников побольше денег, потому как в город надо было успеть всем до закрытия, и за это люди были готовы платить. То и дело вспыхивали ссоры, из очереди на чем свет стоит кляли тех, кто упирался и не желал расставаться с лишним гр о шем*.

(*Грош – он же серебряный грош – самая ходовая денежная единица.)

Как раз сейчас пытались заставить раскошелиться какого-то небогатого торговца, который отказывался платить лишние деньги под предлогом того, что все равно не собирался ничего продавать, а только покупать.

– Добрые господа, да нате вам пять грошей, только пустите меня вперед этого жлоба! – не выдержал стоявший за ним в очереди горожанин. – Эдак мы все тут застрянем!

Выкрики нервничающих проезжих были слышны даже по эту сторону городских стен. В большинстве случаев это были теплые пожелания скупердяю подавиться своим барахлом. Подстрекаемый этими выкриками, купец все-таки развязал мошну, но не успела его повозка отъехать от ворот, как навстречу по одной из улиц выкатилась сопровождаемая тремя верховыми карета.

– Пропустить! – один из всадников вырвался вперед, направив коня прямо на стражников. – Пропустить немедля! Приказ его светлости!

– Какой-такой светлости? – начальник гарнизона поудобнее перехватил алебарду. – Пускай стоит ждет! У меня рабочий день!

– Мы не можем ждать! Это приказ! – всадник нервно оглянулся, словно опасался погони. Его жест был истолкован именно так.

– А куда это вы так спешите на ночь глядя? – стражники мигом оставили купца в покое. – Случилось чего?

– Непременно случится, если ты и дальше будешь нам зубы заговаривать, – огрызнулся верховой.

– Но-но! Я при исполнении!

– Я тоже!

– Я подчиняюсь городскому совету! А ты…

– А у меня приказ!

Рихард не слушал эту перепалку. От волнения он крепко стиснул руку Оливера, не сводя глаз с кареты, на дверце которой красовалась графская корона. Там, внутри, за плотно задернутыми занавесками, сидела Магдалена фон Хайнц, чужая жена, его любовница. Нет, не любовница… возлюбленная.

За почти два года, что они провели вместе, любовники не успели надоесть друг другу, но первая страсть улеглась, и Рихард стал относиться к женщине, как к части жизни, приятной, но не самой главной. Но сейчас, когда карета увозила ее в ночь, когда впереди маячила разлука на полгода, а может, и дольше, он вдруг сообразил, что будет скучать. Что он все-таки любил эту женщину и, как ни странно, до сих пор все-таки любит. Нет, пронзать себя кинжалом, травиться ядом или как-то страдать в разлуке он не будет, но жизнь станет скучной, пустой, серой… Да и деньги и подарки ему больше не светят, а это значит, что опять придется где-то подрабатывать, чтобы свести концы с концами. И разве найдешь вторую такую – красивую, пылкую, горячую…

Оливер что-то шипел сквозь стиснутые челюсти, но Рихард его не слышал. Он во все глаза смотрел на карету. Спор двух охранников закончился, несколько серебряных грошей перешли из рук в руки, и стража принялась разгонять тех, кто пытался войти в город. Люди ругались, упирались, спорили. Кто-то нарочно без толку колотил своего конягу, мешая животному сдвинуть с места подводу и, таким образом, загораживая карете путь.

Повинуясь какому-то внезапному наитию, Рихард сделал шаг вперед, выходя из-за угла. Оливера он тащил за собой, и тот упирался, как нашкодивший щенок:

– Нас заметят! Нас заметят!

Заметили. На окошке кареты шевельнулась шторка. Мелькнула белая, ярко выделяющаяся на темном фоне кареты, рука. В тонких длинных пальцах было что-то зажато. Несколько секунд рука беззаботно болталась в воздухе, словно ее владелице было все равно. Потом она дернулась. Негромкий властный голос, принадлежавший, судя по тону, пожилой женщине, что-то спросил у сопровождавшего карету всадника.

– Трогай!

Возница привстал на козлах, щелкнул кнутом. Карета дернулась, трогаясь с места, поскольку путь, наконец, расчистили.

Пальцы разжались. Небольшой белый комок, до того зажатый ими, выпал на мостовую. Тут же из кареты послышался слабый женский вскрик – прозвучало что-то вроде «Остановите!» – но карета не замедлила хода, покатилась вперед, дальше, под арку ворот и в осенние сумерки. До наступления темноты крепкие кони могли отнести ее на несколько верст от городских предместий.

Оливер уперся, пытаясь вырвать руку из пальцев Рихарда:

– Куда? Бешеный!

– Смотри! – тот чуть ли не волоком потащил приятеля за собой. – Это она! Это от нее знак!

– Знал я, что все влюбленные идиоты, но чтобы настолько… – проворчал Оливер. – Рихард, я тебя не узнаю! Неужели ты влюбился? Ты? С твоим характером?

– Дурак! – беззлобно ругнулся тот, мгновенно подхватывая с земли клочок, оказавшийся кружевным платком, два уголка которого были увязаны в узелки. На двух других были вышиты инициалы – «МфХ» и «РВ».

– А ну, стоять! – раздался окрик одного из стражников. – Ты чего это тут…

– Мы уже уходим, – Рихард проворно нырнул в тот самый тесный грязный переулочек, и на сей раз приятель последовал за ним добровольно.

За ними никто не погнался – у стражи и без того было много дел. Откуда-то издалека раздался набатный звон – первый сигнал к тушению огней – а это значило, что скоро Восточные ворота будут закрыты, и оставшимся снаружи придется ночевать под открытым небом. Удовольствие малоприятное, тем более что начинал накрапывать мелкий дождик. Люди заторопились, стражники – тоже, и на двух студентов никто не обратил внимания.

Добежав до поворота, Рихард свернул на улочку пошире, отыскал фонарь, горевший над какой-то дверью, и только там развернул платок, дрожащими руками развязывая узелок. Он сам не ожидал, что будет так волноваться.

«Любимый! – с трудом разобрал он знакомый почерк. – Меня увозят от тебя, но сердце остается с тобой! Знай, разлука наша тяжела, но она не вечна. Придет час, и мы снова будем вместе. Я готова к любым испытаниям, но мне нужно знать, что ты любишь меня и хранишь мне верность. Я постараюсь дать тебе знать, где нахожусь. Жди меня. Любящая и страдающая в разлуке, Магдалена фон Хайнц.