Татьяна Хмельницкая - Дело ясное, что дело тёмное

Зачем Полин удерживал меня? Уж лучше бы разрешил этой кровавой гадине разорвать моё тело пополам и выбить дух. Тогда бы не было этого ада, перемалывающего меня, четвертующую, разрывающую надвое.

— Вивьен! Она уходит! — новый крик чародея, заставил меня очнуться. — Нет! Я не дам тебе умереть!

Он говорил что-то ещё, но в горниле, котором сейчас находилась, плавясь, точно руда, эти слова складывались в однотонный звук: «Бу-бу-бу-бу», — и так бесконечно.

Ещё немного и жар начал спадать, а животная ипостась перестала биться — замерла, будто заснула.

Я с трудом разомкнула веки. Холодный ветер благодатью осыпал на моё лицо мелкие снежинки. Чёлка, подброшенная порывом, упала на лоб, прилипла — и это было так по-настоящему, так привычно, что я улыбнулась высушенными губами. Надо мной нависло перекошенное лицо Щуки с поджатыми губами. Я покоилась в кольце его рук, а вьюга продолжала терзать полу пижамы, стараясь запустить свою ледяную руку, как можно глубже — бесстыдница.

— Умница, — произнёс Пол. — Вот так! Сейчас…

Он прошептал заклинание и в воздухе мелкими искристыми огнями повисли красные вспышки рунической вязи. Их почти сразу в разные стороны растащила проказница-метель, и превратила в мелкие хлопья снега — пушистые, мягкие.

Кости перестало ломать и корёжить, а я всё больше ощущала себя собой, только половинчатой какой-то. Будто у меня отрезали разделили надвое и часть выбросили за ненадобностью.

Непогода, бушевавшая совсем недавно, показывающая свой норов, успокаивалась, превращаясь в тихую игрунью-баловницу, лепящую симпатичные несимметричные пушинки, чтобы показать людям сказку.

И вдруг всё закончилось — произошло это так же быстро, как и началось. Боль отступила, но словно парализованная упала на дно души.

— Ну вот! Совсем другое дело!

— Что с моей второй ипостасью, — пролепетала я, начиная дрожать от холода.

— Поговорим в тёплом месте, — беря меня на руки, произнёс маг. — Вивьен, открывай портал в библиотеку.

Даже спустя час около жаркого камина в уютном зале библиотеки, укутанная в три шерстяных пледа, с большой чашкой горячего, куриного бульона в руке, я продолжала постукивать зубами от холода. Ну, никак не могла согреться!

А может всё это происходило из-за сидящего в глубоком кресле Мартина, прибывшего сразу, после звонка Вивьен нам домой, и не сводящего с меня внимательного, категоричного взгляда.

Важный такой! И чего притащился сам? Нет, чтобы Тита прислать или Эмиля.

Судя по настроению старшего брата ругать и зудеть о неверности выбранного мной пути сегодня он не будет — отмолчится. Хуже для меня, если Пол предложит ему остаться, а Мартин примет приглашение.

— Ещё раз, Виола, — расхаживая по библиотеке, заложив руки за спину, произнёс Пол, — прошу, соберитесь.

Мы снова были на «вы» и это после такого надрыва на крыше! Ха! Но, судя по взору Мартина, соответствовало моему положению в обществе и главенству нашей родословной.

Старший брат слишком щепетилен в таких вопросах и готов был всегда, везде и в любых обстоятельствах, пусть даже крайних — в буквальном смысле на краю гибели, — отстаивать наш клан и в частности — род Нагорных. Можно сказать, что это была главенствующая идея существования Мартина, остальное — не в счёт, включая компромиссы. Вернее: уступки могут быть во всём, кроме значимости фамилии Нагорных.

— Я в порядке, — против моей воли голос дрогнул, и фраза вышла очень жалобная.

Откашлялась и снова начала:

— Простите. Я в порядке. Эктоплазматическая лента… Я не сразу её обнаружила. Во сне мы с Валентином…

Запнулась. Ну, и как тут не поперхнуться собственными словами, когда взор Мартина принял угрожающий оттенок. Сам брат словно подобрался, хотя позы не менял. Но я не делала ничего предосудительно — стесняться или опасаться нечего.

Соберись, Виола! Это твоя жизнь и Мартину придётся смириться с твоим выбором.

Впрочем, сказать-то — это одно, а вот выступить против старшего из Нагорных — другое. Чтобы оттянуть момент дальнейших объяснений, я сделала глоток из чашки, и тёплая влага оросила надсаженное горло.

— Вы своим криком пробили иллюзию и развеяли её.

Вивьен подошла к камину. На фоне бушующего пламени её фигура с округлыми формами в брючном приталенном костюме и распущенные по плечам волнистые волосы, выглядели очень соблазнительно.

Изящным движением ведьма подхватила конец кочерги, присела и стала мешать угли в камине и недогоревшие дрова. Пламя разрумянилось сильнее, обняло девушку красным заревом, а на черные волосы легли буро-кровавые блики.

Для меня старается — чтобы согрелась быстрее и перестала стучать зубами. Приятно, ничего не скажешь и тепло.

— Что это было? — кивнув, непонятно с чем соглашаясь, Пол, выдёргивая меня из размышлений на тему внешности ведьмы и возвращая к беседе.

— В смысле? — не поняла я.

— Простите. На что это было похоже — ваше видение: мечта, воспоминание, сон?

Задумалась, продолжая греть руки о чашку.

Я бы сказала, что это было воспоминание, переходящее в мечту. Впрочем, с тем же успехом, годилось и другое определение — сон.

Была — не была, назову, как есть. Тут люди с университетским образованием собрались — понимают толк в подробных делах. Разберутся. А я-то что? Недоучка с секретарской специализацией, куда мне соваться в высшие материи.

С другой стороны, здесь Мартин, потому больше шансов узнать, что же такое со мной приключилось — братец потребует разъяснений, к гадалке не ходи! А ещё меня очень волновала моя звериная ипостась: вроде при мне осталась, но она словно замерла и не откликается, хоть я себя по-прежнему чувствовала наполненной ею.

— Воспоминание, но смешанное, смазанное под конец, — решилась я на ответ.

— Поясни, — не вытерпел Мартин. — Только чётко и внятно.

А я иначе и не умею. Как учил братик, так и выдаю информацию: только по делу и без эмоционального окраса. Тит обычно за меня заступался, когда маленькой была и стояла посередине кабинета Мартина, потупившись, перебирала в голове слова, чтобы описать действия кратко и внятно. А они, как назло никак не давались — эмоции их перебивали, подогретые детским восприятием действительности и чувством справедливости в отношении моей персоны. Тит напоминал брату, что я ещё ребёнок, или подросток, или юная школьница, выпускница — в зависимости от возраста, — а Мартин отмахивался и продолжал давить, желая услышать сжатый рассказ и по возможности с наименьшим количеством эпитетов.

Вивьен поднялась, поставила кочергу на место и продефилировала к креслу, стоящему неподалёку, но садиться не стала — облокотилась на высокую спинку.

Я невольно поймала взгляд Мартина, наполненный плохо скрываемым восхищением, и обращено оно было на Вивьен.