Виктория Шваб - Архив [litres]

На меня напал убийца Хранителей.

Точно! И меня спас загадочный незнакомец, который потом исчез без следа.

А тот парень с подводкой – он ведь тоже Хранитель!

…не просто хранитель, а Хранитель с большой буквы!

А в моей спальне произошло убийство. Кто-то пытался уничтожить улики и выдрал страницы из гостевой книги.

Да, чуть не забыла! Кто-то в Архиве хочет меня убить.

Я смеюсь нервным, напряженным смехом. Но мне становится немного легче.

А потом зеваю и каким-то чудом умудряюсь уснуть.

На следующий день в моем списке за Мелани Аллен десяти лет появляется Джина Фрит четырнадцати лет. Но стоит мне высунуть нос из комнаты, как появляется мама в фартуке со стоваттной улыбкой на лице, сует мне в руки коробку чистящих средств, а сверху громоздит увесистую книгу.

– Время трудовой повинности в кафе!

Она говорит с таким видом, будто выдает мне награду. Рука еще побаливает, и коробка опасно накреняется – содержимое вот-вот высыплется на пол.

– Что делать с чистящими средствами, я еще могу придумать, но вот к чему мне книжка?

– Папа нашел твой список для чтения.

Я растерянно смотрю на маму, затем, красноречиво – на календарь и за окно, где ярко светит солнце.

– Но ведь сейчас лето.

– Именно. Это список на летние каникулы, – жизнерадостно говорит она. – А теперь приступай. Можешь убираться или почитать, или сначала убраться, потом почитать, или почитать, а потом…

– Ладно-ладно, я поняла. – Я могла бы отпроситься, соврать что-нибудь, но мне все еще нехорошо после того, что произошло вчера, и я была бы не против пару часиков побыть М . Почувствовать вкус нормальной жизни. К тому же в кафе есть дверь в Коридоры.

Лампы сонно моргают, когда, спустившись, я зажигаю свет. Я ставлю коробку на прилавок и беру в руки книгу. «Божественная комедия» Данте. Они издеваются? На обложке с клубами адского огня стоит метка, что это специальное издание для подготовки к тесту на поступление в вуз, и к нему прилагается словарь. Я открываю первую страницу.

Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу…

Ну уж нет, большое спасибо.

Я бросаю Данте на стопку запыленных простыней в углу, и она с гулким шлепком поднимает столб пыли. Настало время уборки. В спертом воздухе помещения стоит запах мыла, а из-за каменной отделки пола и прилавка кажется, что здесь холодно даже в летнюю жару. Я открываю окна и приступаю к работе.

Я смешиваю какую-то вонючую мыльную субстанцию, едкую настолько, что она грозит растворить мои перчатки, разъесть кожу и отполировать добела кости. Она веселенького ярко-голубого цвета и начинает блестеть, когда я размазываю ее по мрамору. Кажется, я даже могу слышать, как она разъедает грязь на камне. Я щедро вожу губкой во все стороны, и мой закуток на полу даже начинает чем-то напоминать мамин.

– Глазам своим не верю!

Я поднимаю голову и вижу, что Уэсли раскопал под простынями старый металлический стул и примостился на нем задом наперед. Основную часть мебели вынесли во двор, но несколько стульев, включая этот, задержались в кафе.

– Неужели под всей этой пылью погребена нормальная комната? – Он свешивает руки и упирается подбородком в спинку стула. Я не слышала, как он вошел.

– Доброе утро, – добавляет он. – Здесь, кажется, кофе не угощают?

– Увы, пока нет.

– И вы при этом зоветесь кофейней?

– Если говорить точнее, на вывеске написано «скоро открытие». – Я поднимаюсь на ноги. – Ну, что привело тебя в будущую кофейню Бишопов?

– Я тут подумал…

– Опасное занятие.

– Это точно. – Он игриво изгибает одну бровь. – Я решил спасти тебя от мук одиночества среди угрюмых дней и утомительных домашних забот.

– Да неужели?!

– Я понимаю, великодушно до неприличия. – Он замечает отложенную мной книжку, тянется к ней и проводит пальцами по тиснению.

– Что тут у нас?

– Летнее чтение, – говорю я и снова принимаюсь тереть прилавок.

– Им должно быть стыдно за это, – говорит он, пролистывая страницы. – Ведь обязаловка способна разрушить очарование даже самой лучшей книги.

– Ты читал его?

– Несколько раз. – Я удивленно поднимаю брови, и он смеется. – Опять этот скептицизм. Внешний вид может быть обманчив, Мак. Я не только воплощение красоты и обаяния. – Он принимается пролистывать дальше. – И насколько ты продвинулась?

Я издаю стон как от зубной боли и продолжаю тереть гранит:

– На две строки. Может, на три.

Теперь его очередь удивляться. Но он ничем себя не выдает.

– А знаешь, некоторые книги лучше слушать, чем читать.

– Да ладно!

– Я серьезно. И я тебе это докажу. Ты убирайся, а я тебе почитаю.

– Идет.

Я с азартом работаю губкой, а он кладет книгу на спинку стула и начинает не с первых строк, а открывает где-то в середине, прокашливается и начинает:

– «Здесь мною входят в скорбный град к мученьям [4] Здесь и далее – «Божественная комедия» Данте в переводе Д. Е. Мина. …»

У него ровный, мелодичный голос.

– «Здесь мною входят к муке вековой…»

Он поднимается на ноги, не отрывая взгляда от книги, и обходит стул кругом. Я стараюсь слушать, но слова сливаются в единый фон, и я могу только смотреть, как он шагает в мою сторону, и половина его лица скрыта тьмой. Потом он выходит на свет, и нас разделяет только прилавок. Я могу разглядеть шрам на его шее вдоль ворота, рядом с кожаным шнурком. У него широкие квадратные плечи, и светлых глаз сейчас не видно из-за густо опушенных ресниц. Его губы движутся, я растерянно моргаю, когда он начинает говорить тихо, вкрадчиво и почти маняще, словно вынуждая меня всю обратиться в слух, и я впитываю концовку стиха.

– «Оставь надежду всяк, сюда идущий!»

Уэсли поднимает на меня глаза и замирает, опустив книгу.

– Маккензи! – Он обезоруживающе улыбается.

– Да?

– Ты все мылом забрызгала.

Я смотрю перед собой и понимаю, что он не шутит. Мыло стекает с прилавка, покрывая пол веселыми синими лужами.

Я смеюсь, пытаясь скрыть смущение.

– Ну что ж, хуже уже не будет.

Уэсли, похоже, понравилось вгонять меня в краску. Он перегибается ко мне через прилавок и начинает рисовать пальцем мыльные узоры.

– Утонула в моих глазах, да?

Он еще больше подается ко мне, опершись руками о сухие части прилавка. Я хитро улыбаюсь и замахиваюсь губкой, собираясь его обрызгать, но он уклоняется, и мыльные капли попадают на и без того залитый прилавок.

Уэсли назидательно тычет черным ногтем в свою нагеленную прическу.

– Влага может разрушить мой безупречный лук! – и заливисто смеется, когда я картинно закатываю глаза. Потом я не выдерживаю и тоже начинаю смеяться. Оказывается, это приятно. Наверное, именно так себя повела бы М . Смеялась бы и дурачилась.