Виктория Шваб - Архив [litres]

– Иди, – говорит Уэсли, закатывая рукава и подбирая с прилавка мои перчатки. – Я тебя прикрою.

– А что, если придет мама?

– Рано или поздно мы с ней все равно встретимся. Смирись с этим.

Могу себе представить, что произойдет.

– Иди скорее! – подгоняет он.

– Ты уверен?

Он уже взялся за губку и, склонив голову набок, хитро смотрит на меня. У него в ушах поблескивают сережки. Забавная картинка – парень весь в черном, с ярко-желтыми перчатками на руках хитро улыбается за прилавком.

– Что не так? – Он угрожающе поднимает губку. – Разве не видно с первого взгляда, что я все умею?

Я смеюсь, прячу Архивный лист в карман и шагаю к чулану.

– Вернусь так скоро, как смогу.

В ответ я слышу плеск воды, приглушенные ругательства и звук падающего тела. Пол слишком скользкий от мыла.

– Постарайся хотя бы не убиться, – говорю я и иду к двери.

В приемной Архива мягко шелестит классическая музыка.

За столом сидит Патрик, пытаясь сосредоточиться на работе, а над ним, размахивая ручкой, стоит Роланд. Библиотекарша, с которой мы не знакомы – но я слышала, что ее зовут Бет, – стоит у входа в Атриум и делает какие-то пометки. Шикарные рыжие волосы рассыпаны по спине. Роланд поднимает на меня глаза.

– Мисс Бишоп! – радостно говорит он, роняет ручку на записи Патрика и идет мне навстречу. Болтая о какой-то чепухе, он уводит меня подальше, к неизвестным стеллажам, но стоит нам повернуть за угол и пропасть из поля зрения его коллег, как он становится мрачным и собранным.

– Удалось найти девушку?

– Нет. – Он увлекает меня по коридору и затем вверх по какой-то узкой лестнице. Мы оказываемся в небольшой комнате, оформленной в голубых и золотистых тонах. Здесь приятно пахнет старыми документами. – В нашей ветви нет никого, подходящего под твое описание и названные даты.

– Это невозможно, может, стоило проверить более тщательно…

– Мисс Бишоп, я проверил все что мог, каждого жильца женского пола.

– А может, она там не жила, а просто пришла в гости.

– Если она погибла в Коронадо, ее определили бы в эту ветвь. Но ее здесь нет.

– Я видела все своими глазами.

– Маккензи…

Она просто обязана быть здесь. Если мы не найдем ее, то не найдем и ее убийцу.

– Она существовала. Я видела ее.

– Я в этом не сомневаюсь.

Меня охватывает паника.

– Как можно было стереть ее отовсюду, Роланд? И почему ты позвал меня? Если не сохранилось записей об этой девушке…

– Ее я не нашел, – говорит Роланд, – но я нашел кое-кого другого.

Он пересекает комнату и подходит к одному из ящиков. Открывает его и жестом подзывает меня. Поредевшая шевелюра, небольшое пивное брюшко, истоптанные ботинки… Обычный человек. Старая, но чистая, аккуратная одежда. На лице застыла равнодушная маска – сон смерти.

– Это Маркус Эллинг, – шепчет Роланд.

– И какое отношение он имеет к девушке, что я видела?

– В соответствии с воспоминаниями, он жил на третьем этаже Коронадо с 1950-го до самой своей смерти в 1953-м.

– Он жил там же, где и девушка, и погиб в то же время?

– Это еще не все, – говорит Роланд. – Положи руку ему на грудь.

Я колеблюсь – мне никогда еще не доводилось читать Истории. Ведь это позволено только Библиотекарям. Только они знают, как это правильно делать, а всех нарушителей ждет суровая кара. Но Роланд, похоже, обеспокоен не на шутку, поэтому я подчиняюсь и кладу ладонь на свитер Эллинга. По ощущениям он совершенно такой же, как все остальные Истории. Тихий и пустой.

– А теперь закрой глаза, – командует Роланд, и я слушаюсь.

И тут он кладет свою ладонь поверх моей и слегка прижимает ее. Мои пальцы немеют, и мое сознание перемещается в другое тело, иную форму, не имеющую ничего общего с моей собственной. Я жду прилива воспоминаний, но ничего не происходит. Я стою в полной темноте. Обычно картинка отображает настоящее, и ее надо перемотать назад. Мне говорили, что Истории ничем не отличаются от обычных предметов. Вот только они начинаются с конца, а именно – с момента смерти.

Но у Маркуса Эллинга нет даже смерти. Я отматываю вперед целых десять секунд темноты, после чего появляются помехи, которые сменяются наконец светом, движением и картинкой – воспоминаниями. Эллинг несет пакет с покупками домой.

Роланд убирает ладонь, и Эллинг испаряется. Я растерянно моргаю.

– Его воспоминания о смерти исчезли.

– Именно.

– Как такое возможно? Он похож на книжку, из которой вырвали последние страницы.

– Если быть точнее, он именно такой и есть, – говорит Роланд. – Его отформатировали.

– Что это значит?

Он задумчиво постукивает по полу носком кеда.

– Это значит, удалили воспоминание или целый ряд воспоминаний. Вырезали моменты. Изредка такая техника применяется во Внешнем мире, чтобы обеспечить безопасность Архива. Ведь секретность, как ты понимаешь, основной принцип нашего существования. Только некоторые члены Отрядов способны производить эту операцию, и без крайней нужды к ней не прибегают. Это непросто и не очень приятно.

– Получается, Маркус Эллинг имел какие-то дела с Архивом? И такие серьезные, что пришлось стереть ему память?

Роланд качает головой:

– Нет, форматирование допускается только во Внешнем мире, и с единственной целью – исключить раскрытие Архива. А в нашем случае Историю отформатировали уже после того, как она попала на полки. И это произошло давно – заметно, как размылись края. Скорее всего, это сделали, как только он попал сюда.

– Но это значит, что убийца Эллинга хотел, чтобы подробности его смерти остались неизвестны и для сотрудников Архива.

Роланд кивает.

– А серьезность этого случая… уже одно то, что подобное произошло…

Я говорю то, что он не в состоянии произнести.

– Только Библиотекарь может прочесть Историю, и только Библиотекарю под силу отформатировать ее.

Он переходит на шепот:

– Подобное действие противоречит всем принципам устройства Архива. Форматирование используется только для изменения воспоминаний живых, но не для того, чтобы предать забвению жизни ушедших.

Я пристально смотрю на лицо Маркуса Эллинга, словно оно может сказать мне то, что не сохранилось в его воспоминаниях. Теперь у нас есть мертвая девушка без Истории, и История без воспоминания о смерти. Я думала, что становлюсь параноиком, что Хупер – сбой моего воспаленного мозга, что Джексон украл нож. Но если это осознанно сделал неизвестный Библиотекарь, который нарушил клятву Архива, пропажа оружия и заглючивший Архивный лист для него – плевое дело. Однако тот, кто отформатировал память Эллинга, должен был давно уже уйти… разве не так?

Роланд тоже смотрит на Историю в ящике перед нами. У него на лбу пролегла глубокая морщина. Никогда еще я не видела его столь обеспокоенным.