Виктория Шваб - Архив [litres]

Она улыбается, и ее лицо принимает мечтательное выражение.

– Эта работа позволяет мне ощутить себя нужной и полезной. Связанной с другими людьми из других времен. И до тех пор пока у меня есть эта работа, я в самом деле не одинока. И они не исчезли.

Я вспоминаю коробку с бесполезными вещами Бена, синего медведя в пластиковых очках. Все, что осталось от прошлого. Сердце сжимается от боли. Мисс Анджели поудобнее перехватывает пакеты.

– Больше у меня ничего нет, – тихо добавляет она. И потом на ее лице расцветает улыбка, такая же сияющая, как массивные кольца, кое-где разорвавшие ручки пакетов. – Возможно, это звучит грустно и отчаянно…

– Вовсе нет, – вру я. – Это звучит многообещающе.

Она отворачивается и идет мимо лифтов, к северной лестнице. Я следую за ней, и звук наших шагов эхом раздается на лестничной клетке.

– Ну что, – говорит она, – вам удалось найти то, что вы искали?

– Еще нет. Я не знаю, есть ли другие записи об этом месте, или все документы утеряны. Разве это не печально, что история Коронадо утрачена и забыта?

Она поднимается по лестнице спиной ко мне, и я вижу, что ее плечи напряглись.

– Это благо, что некоторые вещи могут быть забыты.

– Я так не думаю, мисс Анджели, – говорю я. – Все заслуживает памяти. И вы тоже так считаете, иначе не занимались бы своей работой. Мне кажется, в том, что касается прошлого Коронадо, вы знаете больше все здешних жильцов, вместе взятых.

Она оглядывается на меня. Ее глаза нервно бегают.

– Расскажите мне, что здесь произошло, – прошу я. Мы поднимаемся на четвертый этаж и заходим в холл. – Пожалуйста. Вы ведь знаете.

Она ставит сумки на стол и похлопывает себя по карманам в поисках ключей. Я ставлю свою ношу рядом.

– Какая жуткая молодежь пошла в наши дни! – бормочет она. – Простите.

Она отпирает дверь.

– Мне неприятно говорить об этом. Прошлое – это прошлое, Маккензи. Оставьте его в покое.

Сказав это, она подхватывает покупки, заходит в свою квартиру и захлопывает дверь у меня перед носом.

Вместо того чтобы как следует поразмыслить над иронией последней фразы мисс Анджели, обращенной ко мне, я иду домой.

Телефон надрывается от звонков, но я не отвечаю. Это наверняка Линдси, но я не обращаю на трезвонящий аппарат никакого внимания. Чистосердечное признание: я – плохая подруга. Линдси пишет мне письма, звонит первой. Строит планы и что-то предлагает. Мне остается только реагировать на ее поступки. Я ужасно боюсь, что настанет день, и она решит не звонить мне, не делать первый шаг. Боюсь того дня, когда она перерастет мои секреты и мой образ жизни. Перерастет меня.

И тем не менее какая-то часть меня сомневается – не лучше ли оставить ее в покое, отпустить? Меньше придется изворачиваться. Меньше врать. Точнее, недоговаривать. Я начинаю ненавидеть себя за эти мысли и снимаю трубку.

– Привет! – Я пытаюсь говорить так, будто бежала и теперь перевожу дух. – Извини. Я только что вошла.

– Ты искала мне привидений или исследовала запретные уголки в лабиринтах старого особняка?

– Поиски еще не окончены.

– Даю зуб, ты просто слишком занята попытками охмурить того парня с подведенными глазами.

– Точно. Если бы я могла оторваться от него хотя бы на мгновение, чтобы нормально оглядеться вокруг…

Несмотря на натянутую шутку, я улыбаюсь совершенно искренне – жаль, она не может этого видеть.

– Поскольку я его еще не видела, не подходи к нему слишком близко без моего одобрения. А как обстановка в вашем доме с привидениями?

Я смеюсь и понимаю, что у меня в кармане царапается уже третье имя.

– Все по-старому.

Я достаю Архивный листок, разглаживаю его на столе и замираю.

Анджела Прайс, 13.

Эрик Холл, 15.

Пенни Уолкер, 14.

– У нас тут страшная скукотища, если честно. – Я провожу пальцем по списку имен. – А у тебя как дела, Линдс? Я жажду историй.

Злобно скомкав бумажку, я засовываю ее в карман джинсов и иду назад в свою комнату.

– Неудачный день? – интересуется она.

– Вовсе нет! – Я ничком падаю на кровать. – Я живу в ожидании твоих историй. Не томи, сделай милость.

И она уступает. Она болтает без умолку, и я представляю себе, что мы как в старые добрые времена сидим у нее на крыше или развалились в гостиной на диване. Пока она говорит, я могу не думать о Бене, мертвой девушке у себя в комнате, вырванных из гостевой книги страницах и Библиотекаре, стирающем воспоминания. Мне не нужно бояться, что я схожу с ума, выдумывая несуществующих Хранителей или соединяя в своем мозгу простые неудачи с болезненными наваждениями. Пока она говорит, я могу перенестись в другое место далеко отсюда и быть кем-то совершенно другим.

Но наконец ей пора, и, повесив трубку, я испытываю странное облегчение.

Окружающий мир обретает четкость, словно я только что открыла глаза после просмотра воспоминаний. Я еще раз смотрю в свой лист.

Истории начали взрослеть.

Я уже обращала на это внимание, но решила, что это игра воображения – слишком много цифр. Но теперь все в моем списке определенно становятся взрослыми. Я больше не могу медлить. Оставив нож привязанным к ноге, я переодеваюсь в черные треники и футболку. У меня не хватает храбрости оставить нож дома, хотя я не собираюсь им пользоваться. Металл приятно холодит кожу, словно я в доспехах.

Я выхожу в гостиную, и тут возвращается мама с сумками, полными покупок.

– Ты куда? – спрашивает она, пристроив сумки на столе. Я иду к двери.

– Решила пробежаться, – говорю я и добавляю для убедительности: – Может, возобновлю занятия в этом году.

Если в подотчетной мне территории Коридоров не станет спокойнее, скоро понадобится серьезный повод, чтобы так часто уходить из дома. В средней школе я увлекалась бегом. Мне это нравилось. Не то чтобы я прямо сейчас планировала выйти на дорожку, но тем не менее.

– Уже темнеет, – говорит мама. Я вижу, что она взвешивает все «за» и «против», и не позволяю ей передумать.

– Еще не так темно, а я к тому же не в форме. Далеко не убегу.

Я подтягиваю колено к груди, делая вид, что тяну мышцы.

– А как же ужин?

– Поем когда вернусь.

Мама подозрительно щурится, и на мгновение мне даже хочется, чтобы она разглядела во мне эту неумелую, шаткую ложь. Но она переключается на свои пакеты.

– Мне кажется, вернуться в спорт – хорошая идея.

Она всегда пилила меня, что мне нужно вступить в клуб, кружок, войти в команду – стать частью чего-то целого. Но я уже и так стала частью.

– Может, тебе не помешает дисциплина, – добавляет она. – И что-нибудь, чтобы ты была занята делом.

Я с трудом сдерживаю смех.

К горлу подкатывает истерика, я хватаюсь за грудь и ухитряюсь замаскировать ее под кашель. Мама в замешательстве подает мне стакан воды. Не такая уж это проблема – быть вечно занятой. Но, к сожалению, насколько я знаю, за поимку Историй в Архиве не выдают зачетов для поступления в институт.