Роберт Хайнлайн - Марсианка Подкейн. Гражданин Галактики (сборник)

О бригадо

Данке шен

Мерси

Киитос

М’гой

Грациа

Аригато

Спасибо

Грейси-осс

Ток

Или «мани-ток», что, по мнению Кларка, означает: «в деньгах толк». Бедняга Кларк ошибается по молодости лет: он не снисходит до того, чтобы сказать «спасибо», и ему приходится давать «на чай» гораздо больше, чем мне. Да-да! Кларк дает на чай. Ему это – нож острый, но даже торговые автоматы, не говоря уже о таксистах, обходятся с ним как с неодушевленным предметом, если он пытается переть против местной системы. Он, ясное дело, бесится, и каждый чих обходится ему вдвое дороже, чем мне.

Если вы скажете финну «ток», а не «киитос», он поймет вас правильно. Если вы спутаете японца с кантонезцем и скажете «м’гой» вместо «ори гато», он не обидится. А уж «о бригадо» знают все.

Но если вы угадаете правильно и обратитесь к человеку на родном языке, то перед вами расстелют красную ковровую дорожку, преклонят колени – и все с улыбкой. С меня в таких случаях иногда даже чаевых не брали – и это в Венусбурге, где патологическая жадность Кларка к деньгам воспринимается как норма.

А я-то сдуру изучала книжонки с советами «как-вести-себя-на-других-планетах»! Клянусь, мой способ стоит двух дюжин других.

Мне кажется, что дядя Том чем-то здорово озабочен. Он какой-то рассеянный… Правда, он по-прежнему улыбается мне, когда я (с трудом) обращаю на себя его внимание, но улыбка быстро исчезает, и он снова беспокойно хмурит брови. Может, это связано с Венусбургом и пройдет, как только мы стартуем. Хочется поскорее вернуться на старый добрый «Трезубец» – и в путь. Следующая остановка – Луна-Сити.

Положение ужасное: от Кларка уже двое суток ни слуху ни духу, и дядя Том места себе не находит. Кроме того, я поссорилась с Декстером, хотя это, конечно, чепуха по сравнению с исчезновением брата, но так я могла хотя бы поплакать у него на плече.

А дядя Том всерьез поругался с мистером председателем, что и привело к моей ссоре с Декстером. Я, правда, не знала, в чем дело, но сразу же приняла сторону дяди Тома. А Декстер, как оказалось, так же слепо предан своему отцу, как я – дяде Тому. Я слышала из их разговора не так уж много, но поняла, что за внешней холодностью и вежливостью скрываются бурные страсти и что это одна и тех бесед, точку в которых ставят пистолетами на рассвете.

Думаю, до этого едва не дошло. Когда мистер Кунья явился к нам в номер, он уже не был похож на Санта-Клауса. Дядя встретил его холодно:

– Я предпочел бы, сэр, чтобы ваши друзья сами позвонили мне.

Мистер председатель пропустил это мимо ушей, и тут дядя Том заметил меня, хотя я спряталась за роялем и сидела тише мыши. Он велел мне идти в свою комнату, что я и сделала.

Кажется, я понимаю, в чем дело. Сначала я думала, что нам с Кларком разрешено бродить по всему Венусбургу совершенно свободно, хотя меня обычно сопровождала Герди или со мной был Декстер. Но оказалось, что это не так: нас охраняли днем и ночью, а стоило нам покинуть «Тангейзер», как к делу подключалась полиция Корпорации. Я об этом даже не подозревала, и Кларк, конечно, тоже, иначе не стал бы тратиться на Жозе. Дядя Том знал обо всем с самого начала и принял это как само собой разумеющуюся любезность со стороны мистера председателя. У него оказались развязаны руки, и он смог заняться своими делами, вместо того чтобы трезорить своих племяшей, один из которых до макушки набит всяческими прибабахами. (Вы, конечно, понимаете, о ком я говорю.)

Так вот, я поняла, что дядя Том винит председателя в том, что Кларк пропал. Вряд ли это справедливо: если бы Кларк заметил, что за ним присматривают, он бы с легкостью смылся от полутора дюжин детективов, всего Космического патруля и стаи ловчих в придачу. Или они назывались «гончие»?

По словам Декстера, они так и не договорились, каким образом вернуть Кларка. Сама я думаю, что Кларк пропал нарочно: он хочет опоздать к старту «Трезубца» и остаться в Венусбурге, где, во-первых, Герди, а во-вторых, множество легких денег. Возможно, я путаю «во-первых» и «во-вторых».

Я пытаюсь уверить себя в этом, но мистер Кунья настаивает на том, что это похищение, что это не может не быть похищением и что на Венере есть только один способ вернуть похищенного живым и невредимым.

Единственное, чего здесь могут бояться акционеры, – это похищения детей. Они настолько этого боялись, что низвели похищение до уровня формального ритуала. И если похититель играет по правилам и не наносит жертве физического ущерба, он может быть уверен в том, что останется безнаказанным, и в том, что Корпорация выплатит любой выкуп, какой он сможет выманить.

Но если он играет не по правилам и его в конце концов ловят, с ним обходятся сурово. Декстер только намекал, что самое мягкое наказание – «смерть в четыре часа». Подробностей он не рассказывал, я поняла только, что похитителю вводят какой-то препарат, который не снимает, а, наоборот, усиливает болевые ощущения.

Декстер сказал, что Кларк будет в полной безопасности, если «старый дурень» не будет мешать естественному развитию событий. Через полминуты я поняла, кого он называет старым дурнем, и влепила ему пощечину.

Что ж, глубоко вздохнем и поплачем о годах моей счастливой невинности в Марсополисе, где я понимала, что к чему. А здесь я не понимаю ничего. Единственное, что я сейчас понимаю, – это то, что я больше не могу выйти из номера, кроме как с дядей Томом, и должна сидеть с ним в номере или таскаться за ним повсюду, куда бы он ни пошел.

Правда, благодаря этому обстоятельству я сподобилась побывать в «коттедже» семейства Кунья. Все было бы очень здорово, если бы я могла думать о чем-нибудь, кроме брата. «Коттедж» мистера председателя – «маленький скромный домик», чуть поменьше «Тангейзера», но куда более роскошный. Розовый дом президента Марсианской Республики мог бы целиком поместиться в местный танцзал. В нем-то я и поссорилась с Декстером, пока дядя Том и мистер Кунья продолжали свою великосветскую ссору в другой комнате этого «коттеджа».

Когда мы с дядей возвращались в «Тангейзер», я заметила, как он постарел за последние дни: он выглядел лет на пятьдесят или, если считать по-венериански, на все сто пятьдесят. Мы пообедали у себя в номере, причем оба едва прикоснулись к еде. Потом я села к телеокну, которое показывало Великий каньон в Эль-Дорадо или Эль-Колорадо, или как оно там еще называется, но не высидела ничего, кроме приступа акрофобии [18] Акрофобия – боязнь высоты. и слез в два ручья. А каньон и вправду Великий.

А дядя Том просто сидел и был похож на Прометея перед очередным визитом орла.

Я сунула руку ему в ладонь и попросила:

– Отшлепай меня, дядя Том.