Павел Парфин - Сопротивление бесполезно! [СИ]

Бой с вурдовампами продолжался около двух с половиной часов. В комнате стоял жуткий смрад, стены были обрызганы какой-то красно-коричневой гадостью, над останками кровопийц поднимался зеленоватый вонючий дым, вскоре вызвавший дружный кашель у охотников на вурдовампов. По полу катались остекленевшие глаза кровопийц (наверное, единственное из их плоти, не подвергнувшееся распаду), глаза были разные, но во всех читалась одинаковая лютая ненависть, залитая напоследок, точно смолой скорпион, холодным багрянцем смерти. Вовка Спинов, пару раз поскользнувшись на тех мертвых-живых глазах, едва не шлепнулся на вонючую трупную кучу.

Под конец с Машкой случилась истерика. Наткнувшись где-то среди мусора, обломков мебели и кусков мерзкой плоти на клюшку для гольфа, она не долго думая разбила два стекла в высоком клетчатом окне. В тот же миг спасительная предрассветная прохлада хлынула в старый, умирающий дом.

Затем Машка, войдя в раж, набросилась на странную галерею. Казалось, портреты великих и не очень людей, так или иначе причастных к мифу и жизни упырей, вампиров, вурдовампов и прочих нелюдей, с немым укором взирали на Гриценко и его бесстрашных друзей… Девушка сокрушила все до одного портреты. Не пощадила ни Гете, ни Толстого, а бумажный лоб князя Дракула трижды рассекла стальной клюшкой.

Рассвело. Казалось, разделались со всеми. Не все убитые вурдовампы растекались на полу зловонными кляксами. Некоторые, почернев, медленно оседали, словно мартовские сугробы. Гриценко трижды обошел поле битвы, с отвращением заглядывая под сеть, но так и не нашел, кого с такой настойчивостью искал. Не было мастера, да и жена куда-то пропала.

— Так Приходько здесь не было с самого начала! — с уверенностью заявил Спинов-старший.

— Маму я тоже не видела, — со слезами в голосе призналась Маша. — Может, она еще жива?

— Жива, конечно, жива, — попытался успокоить дочь Гриценко. — Грызет сейчас кого-нибудь в подворотне.

— Ну, папа, какой же ты! — обиделась дочь.

— Да чего там, Маш, все путем. Мамке твоей никакие злыдни не страшны. Лишь бы она сама… того самое… Короче, дочь, ты поняла.

На следующий день все сумские газеты протрубили об отважных самоучках — охотниках на вурдовампов, о грандиозной битве на втором этаже старого, не зарегистрированного ни в одном жэке дома, о причастности к мистическим кровопийцам известного в городе человека — мастера Бориса Савельича Приходько… Никто газетной шумихе не поверил или сделал вид, что не верит, а кто-то, напротив, рассказывал, что Приходько встречали живым и здоровым, и не в компании кровожадных вурдовампов, а под ручку с вполне привлекательной женщиной. По словам других очевидцев, сразу после обеда мастер неожиданно появился на заводе, быстро оформил увольнение и исчез. В конце того же дня в заводском сортире нашли мертвым скользкого и лысого, как подшипник скольжения, заммастера Фомича, закадычного дружка Бориса Савельича. Фомич лежал в луже крови с перекушенным горлом… Но Гриценко этому не поверил. Отныне Серега верил только своим глазам: мастер пропал из города, а мужика, очень похожего на Фомича, Серега пару раз замечал в толпе в центре города… Но вот куда подевалась жена?

…В то утро, когда друзья только-только отмыли под колонкой руки от крови, было на редкость тихо и спокойно. Белые рыхлые облака, точно губки, увлажнили несколько вогнутый лоб неба и послушно разбежались к линии горизонта. Теперь небосвод сиял, как чисто вымытое оконное стекло. Со дворов, мимо которых проходили Гриценко и его друзья, аппетитно тянуло запахом кориандра и мирным, домашним дымком. Никому не хотелось расходиться. Давно уже люди и машины включились в ежедневный, порой не поддающийся никакому осмыслению ритм. Давно открылись магазины. Друзья взяли в гастрономе пива, Маше — колу и вышли на улицу. Уселись под желто-белым полиэтиленовым зонтом отмечать победу.

— Нет ничего проще, чем разделаться с вурдовампами! — сказал вдруг Серега и, сделав два длинных глотка, продолжил: — Но совершенно непонятно, как вы меня… переделали?

— А ты разве не помнишь? — с доброй ухмылкой спросил Спинов-старший.

— He-а. Помню только: крови хотелось ужасно. Зашел к тебе в дом, сделал пару шагов по темному коридору, на голову упала какая-то скользкая дрянь…

— Это сеть, — подсказал Вовка.

— …Да, наверное, и… Черт его знает, шо потом было!

— Ну что, Вовка, говорить ему? — продолжая улыбаться, Спинов повернулся к сыну.

— Думаю, не стоит, — подмигнул Вовка.

— Да, пусть это останется нашей тайной, — поддержала Маша. — Хорошо, пап?

Глядя на мужчин, она вдруг расхохоталась. Так беззаботно, так легко, будто и не пережила она недавний кошмар, будто не отделял ее от смерти один укус чудовища… Вслед за девушкой рассмеялись и ее спутники.

— Ну ладно. Ваша взяла, конспираторы, — улыбаясь, сдался Гриценко. Потом почесал затылок. — Но хотя бы скажите, где моя жена?

…Через два дня жена Гриценко ждала его дома. Около десяти утра Серега вернулся с биржи по трудоустройству, где встал на учет. Зашел в дом, а тут на тебе — Людка собственной персоной!

— Машка к Вовке Спинову поехала, — не отрываясь от телевизора, ни с того ни с сего сообщила Людка. Она сидела в кресле и ела свежесваренный рис. На ней был обычный домашний халат с изумрудными лилиями.

— А ты разве… не того? — обалдевший до крайности, уставился на жену Гриценко.

— Чего это ты день с оскорбления начинаешь? — обиделась Людка, нервно поправляя на груди халат. Гриценко, продолжая глупо пялиться на жену, обошел кресло, снова встал, как остолоп, против нее. С испугом почувствовал, как холодная струйка пота скатилась между лопаток.

— Ну ты же вроде как… вурдовамп?

— Уже нет, — не согласилась Людка, подбирая вилкой последние рисинки.

— Как это?! — не понял Серега. Радость внезапной волной захлестнула его, брызнув из глаз двумя нечаянными слезинками. Но жена молчала.

— У каждого свои секреты, — сделав трехминутную паузу, наконец заметила Людка. Выдержка у нее была что надо. — Вот в церковь ходила… Знаешь, давай оставим этот разговор!

Но Гриценко все никак не удавалось справиться с волнением. В задумчивости он походил по комнате.

— Так ты, значит, меня и грызть не будешь?

И снова жена ответила не сразу. Смерила Серегу долгим оценивающим взглядом.

— Хм, вот доживем до ночи, а там поглядим.

Гриценко уже был готов все забыть и простить, как вдруг ему привиделся пятый, последний сон о графине Батори…

— …Наказание есть функция времени, вины и милости божьей, — говорила графиня Элизабет Батори, вытаскивая из черной шляпы голову Бритоголового Здоровяка. — Но на бога тебе глупо надеяться. Посмотри, сколько вокруг вампиров! Скоро и ты станешь одним из нас.