Александр Лонс - Музей богов

— Как это?

— Так это, — передразнил меня байкер. — Для меня сегодня здесь день мотоциклиста, а завтра в другом месте устраиваю «день водника». День для тех, кто утоп в водах этого края. Гостей придет… Так вот, для меня это будет завтра, а для тебя тоже сегодня, только не здесь, на другой площади.

— Именно на площади?

— Это будет кафе. Ну, не на городскую же площадь эту утопшую публику приглашать, не в парк же.

— То есть если я сегодня приду, скажем, в ресторан «У Палыча», там сразу же встречу тебя в компании всевозможных утопленников? Так что ли?

— Примерно так. Только собираемся мы не «У Палыча». Это место для меня сейчас недоступно. Да и не встретит там нас никто случайный, уж об этом я в состоянии позаботиться.

— Так ты, значит, бог мертвых? — я уже хватил алкоголя, и все происходящее виделось как через толстое стекло, а слышалось, будто через наушники.

— Да какой из меня теперь бог. Название одно… Так меня называли и сейчас иногда величают, я же сказал… — Сидящий напротив на некоторое время замолчал, а потом задумчиво произнес: — Вот ведь судьба! Никогда раньше не желал подобного, случайно получилось. Веришь? Ладно, не отвечай. Масса народа в меня верит, а все из-за одной страшной и в то же время романтической истории. Обиделся я тогда сильно. Это вообще один из моих минусов: прощаю, что обычно не прощается, зато обижаюсь на самые заурядные мелочи. Причем обижаюсь на тех, на кого обижаться-то не следовало бы. Когда-нибудь расскажу, если будет кому рассказывать, а у слушателя сохранится способность к восприятию.

— Расскажи сейчас мне, — набравшись духу, попросил я. — Или времени как всегда нет?

— Сейчас? Тебе? Время-то есть, особенно сейчас. Время вообще весьма пластично. Его можно и растянуть, и перегнуть, и скрутить в спираль… А ведь мысль… все рассказать не получится, а вот кое-что вполне можно. Ладно, слушай, тебе понравится. Потом только не жалуйся. Так вот. Мы с тобой уже встречались как минимум дважды, несколько лет назад. Только я иначе выглядел да и не стремился раскрывать свои карты.

— Не припоминаю что-то…

— Да помнишь, помнишь. Только не знаешь, что там был я. Вспомни чудаковатого питерского профессора, которому ты чинил его компьютер, а тот вместо оплаты за труды поведал об отдельных реалиях нашего мира, до того остававшиеся тебе неизвестными? Вспомнил?

— Погоди… Так что, это ты что ли? Не может быть.

— Да, это был я. Вот смотри…

В этот момент лицо байкера как-то задрожало, расплылось, черты лица сместились, и передо мной сидел тот самый человек, которого я некогда знал под именем Алексея Сергеевича Данилова. Более того, его искали, а я уже однажды брался за поиски. Но схалтурил, за что и расплачиваюсь по сей день.

— Вспомнил? — спросил мой собеседник, приобретая прежний, байкерский облик. — То был один из моих обликов, воплощений, аватар, говори, как хочешь. Получилось так, что я всегда был коллекционером, но никогда не был человеком в обычном понимании этого слова…

Коллекционер, а здесь он будет выступать как конкретное лицо, поэтому пишется с большой буквы, не был человеком в обычном понимании этого слова. У него имелось три защитных оболочки, скрывавших истинную сущность, четыре слоя. Или уровня, как любили говорить молодые и современные знакомые компьютерщики. Первый — хорошо известный людям: пятидесятилетний по-спортивному подтянутый мужчина без каких-либо особенных примет. Если таковые требовались, он их легко создавал. Симулировал. Мог отпустить бороду, наголо побрить голову или отрастить шевелюру. Изменить черты лица, наконец. Последние годы иногда надевал очки. Мог закурить, выпить, для вида впрыснуть себе какую-нибудь дрянь, — подобные мелочи не сильно его беспокоили. Наконец, мог радикально изменить внешность и «помолодеть» лет на двадцать. Но эта человеческая оболочка требовала частого, почти постоянного обновления, посему примерно раз в двадцать лет приходилось менять имя, документы, место жительства и юридическую личность. Как следствие — профессию, образ жизни и круг общения. К этим регулярным заменам он давно уже привык, и каждый раз испытывал нечто вроде удовольствия при таких переменах. Кем он только не перебывал за свою долгую жизнь! И воином, и служителем разных религий, и боярином, и университетским профессором, и странствующим проповедником, и врачом, и дипломатом, и наемным убийцей, и журналистом… даже — языческим богом. Да не по разу, и не по десять, а многократно — число профессий ограничено, а личные интересы еще больше сужали это число.

Второй слой, уровень или оболочка, если хотите, была более стабильной, но не менее хлопотной. Бессмертный, столетиями сохраняющий в неизменности, как общий вид, так и внешний возраст. Для поддержания жизни этой оболочке требовалась регулярная подзарядка — ежегодная поездка в горы у Мертвого моря, небольшая туристическая прогулка в одну из пещер, непродолжительное спелеологическое приключение к тайному проходу, скрытому за неотличимой от стен каменой плитой. И цель. Сталагмит с отломанной верхушкой, вместо которой давным-давно была выдолблена небольшая чаша. В нее-то, с нависшего сверху сталактита, за год набирался живительный раствор. Накопившуюся жидкость надлежало выпивать полностью раз в год, до следующей поездки, и так постоянно. В разное время об этом месте узнавали люди — всего пятеро смертных, все ныне покойные. Организовавший Первый крестовый поход Римский папа Урбан Второй, Король Иерусалимский Балдуин Первый и папа римский Пасхалий Второй, преемник Урбана… и еще двое родных братьев — писателей-фантастов, но их разговорчивость сочли за обычный творческий вымысел. А еще знал он сам: раствора хватало лишь на одно живое тело, поэтому никто из державных властителей и талантливых литераторов так и не воспользовался возможностью. Тайна сохранилась.

Третий, внутренний уровень представлял собой почти истинную его сущность — демон Ада, один из тех падших ангелов, что получили счастливое распределение на землю. Многие из его коллег цепляли на себя постоянные маски богов, организовывали личные культы с поклонением той или иной группы людей. Возводили храмы в свою честь, устраивали мистерии, жертвоприношения и сеансы коллективного экстаза. Что и говорить, привлекательные бывали приключения. Однако утомительное внимание наскучило, хотя многие собратья и до сих пор хранили прежние привычки. Впрочем, об этом он предпочитал не думать без убедительного повода.

Его же настоящую, истинную личность, давно и глубоко спрятанную за всеми этими слоями, всерьез уже мало что тревожило. Он, один из тех, кто когда-то прибыл в чужой мир и был вынужден остаться на этой планете, внутренне стал спокоен и невозмутим, но зато с умением изображать эмоции. Например, надевал личину снедаемого низменными страстями коллекционера. Иногда он устраивал битвы со своими бывшими попутчиками, но все реже и реже. А после того, как проиграл в поединке и стал неподвижным изваянием на многие годы, вообще перестал конфликтовать. То был четвертый, основной уровень. Или наоборот — первый, если считать от основ.