Сергей Алексеев - Карагач. Книга вторая. Запах цветущего кедра

Пока Колюжный разговаривал с матерью, чета Бурнашовых прислушивалась и о чём-то зашепталась — кажется, ссорились.

— Почему вы не сказали отцу, что мы в тюрьме? — с вызовом спросила Сашенька.

— Потому что маме звонил, — Вячеслав отдал телефон. — Сами справимся — не впервой.

Юная супруга Бурнашова обиделась, снова принялась терзать свои волосы, освобождая от репьёв, но сам он воспрял.

— Сначала тюремщиков надо измотать, — и принялся стучать в дверь, — чтоб боялись и уважали. Сейчас строить буду! Чтоб служба мёдом не казалась.

Барабанил четверть часа, прежде чем в коридоре появился краснорожий, явно местный милиционер и открыл кормушку.

— Чего надо?

— Свет включи! — рявкнул Бурнашов. — Моя жена боится темноты! В камере положен свет! А если я подкоп начну рыть?

Тот заворчал, однако включил лампочку, закованную в сетку железной перегородки. Сатир не унимался.

— Почему нет воды? Здесь, между прочим, женщина! И когда будет ужин? Мы хотим есть!

Спустя несколько минут принесли ведро с водой и три кружки, а через полчаса еду — что-то вроде бизнес-ланча из поселкового ресторана, но за деньги. Потом Кирилл Петрович потребовал прогулку и туалет, затем постель, но когда и это доставили, забраковал слишком грязные и комковатые матрасы, от которых у его жены непременно заболит спина. Ко всему прочему стал требовать чистое бельё и дополнительные одеяла, поскольку в подвале было холодно. Испуганные местные милиционеры сначала суетились, даже извинялись и что-то меняли, несли, но когда Бурнашов запросил врача своей жене и адвокатов для всех, вроде пообещали и надолго исчезли.

— Заело! — с удовольствием определил Кирилл Петрович. — Сейчас последует реакция!

— Тогда мой черёд, — деловито заметил Колюжный. — Явно потребуется физическая сила.

Сашенька заподозрила неладное, напряглась.

— Что вы хотите? Чего добиваетесь? Что всё это значит?!

— Борьба за свои права! — успел сказать Бурнашов.

Загремела лестница, заскрипел ключ в замочной скважине — и дверь распахнулась. Бородавчатый возник в сопровождении двух бойцов, явно оторванный от приятных дел и умеренно гневный. Он приказал выбросить из камеры постель, оставить только воду, вывел Колюжного в коридор, верно, посчитав его главным, и запер глухую дверь в камеру.

Бойцы поставили узника лицом к стене и замерли по бокам, как архангелы.

— Ты у меня будешь париться здесь, сколько захочу! — нестрашно пообещал бородавчатый. — И спать на бетоне. А если спина болит, сейчас полечим.

Вячеслав почуял на пояснице жёсткую резину — не били, и будто обозначали место, где у него почки, слегка постукивая. Это было последней каплей, которая и разрушила железобетонную плотину всякого приличия, возводимую мамой с детских лет. Он снова почуял, как пробудился в нём отцовский характер, а глаз сам отыскал увесистые берёзовые поленья, торчащие из камеры, приспособленной под дровяник.

— А под бульдозер не хочешь?

Бородавчатый не ожидал.

— Что ты сказал?..

— Не надо борзеть! Ты кто такой?!

Тот отскочил в сторону, освобождая место бойцам.

— Сейчас узнаешь. Лечите его!

Омоновцы тоже отступили, чтоб было место для размаха дубинами, и этого было достаточно. Вячеслав метнулся к дровянику, выхватил полено.

— Ну, подходи!

Он был на голову выше каждого из бойцов, руки длиннее и полено увесистей, чем резиновая дубинка. Бородавчатый мгновенно оценил это и отступил. А может, команда была только попугать.

— Отставить! — выдавил он и сунул руку под мышку. — Брось полено!

И вдруг из камеры послышался отчаянный возглас Сашеньки:

— Вячеслав! Не поддавайтесь на провокации! Они вас убьют!

Оказывается, она всё слышала!

— Пусть попробуют! — громко отозвался Колюжный. — Одного так точно успею с собой прихватить!

Палач поднял руки.

— Не будем обострять, — сказал он вдруг дипломатично. — Отдай полено. Всего один вопрос — и пойдёшь в камеру.

Что происходит в коридоре, Бурнашов видеть не мог, но оставаться безучастным тоже, и попытался отвлечь гнев на себя.

— Тебя завтра самого полечат! — заорал он. — У тебя на роже написано — псих ублюдочный! Думаешь, управы на тебя нет?!

Бородавчатый на вопли внимания не обратил, достал из кармана снимок.

— Это кто?

На фотографии была Евдокия Сысоева крупным планом — золотые, огненные волосы по плечам и чуть раскосый, цепенящий взор кошки. Та самая фотография, что была уворована Вячеславом на даче генерала ЦК и хранилась в отнятом бумажнике.

— Не знаю, — буркнул Колюжный, не выпуская полена.

— Зато я знаю: Евдокия Сысоева по кличке Матёрая. То есть вы знакомы.

— Не знакомы.

— Откуда портрет?

— От верблюда.

— Значит, разговаривать не хотим? А знаешь, что девица эта — международная террористка? Интерпол разыскивает. Утебя в кармане — фотография. Такой прокол! Уже этого достаточно, чтоб схлопотать лет семь.

— Пошёл ты в задницу!

Его реплику услышал Бурнашов и заорал:

— И не просто в задницу — в ж.. .у! Мы тебе сейчас рога обломаем! Ты знаешь, кого в клетку засадил?!

— В камеру его! — распорядился палач.

Вячеслав отшвырнул полено, неторопливо скрутил и взял под мышки брошенные в коридоре матрасы. Бородавчатый сам отомкнул замок и впустил его в камеру. И как только оказался в относительной безопасности, поквитался.

— Видал я вас, масквачей поганых! — и выматерился. — Ещё права качают! Вся страна на вас пашет, упыри!

Таким образом выразил какую-то застарелую обиду на москвичей, но буйствовать и угрожать больше не стал, загремел ступенями лестницы.

— Зачем вы их злите? — зашептала Сашенька. — С ними нужно как с дикими животными! Кирилл, что вы делаете?.. Мне так страшно!

— Не бойтесь. — Вячеслав расстелил матрац. — Мы вас в обиду не дадим. Первый раунд выиграли — можно отдохнуть.

— Чего бородавчатый пристал? — поинтересовался Бурнашов.

— Связь с террористами шьёт.

— Даже так?.. На основании чего?

— Фотографию нашёл в бумажнике.

— Чью?

— Евдокии Сысоевой.

— У тебя что, и в самом деле её фотография?

— Ну, была...

— Откуда?

— У генерала из ЦК спёр!

— У меня впечатление: сижу в камере с конченными уголовниками, — испуганно пролепетала Сашенька, ничего не понимая. — О чём вы говорите?!

— И вообще, совет бывалого узника, — Колюжный с удовольствием улёгся на нары: — в тюрьме надо больше спать — скорее время проходит. Когда спишь, ни о чём не думаешь. Правда, тут не английская тюрьма — там можно целый день валяться на белых простынках.

Сашенька вскочила, растерянно отступила за спину мужа.

— Вы сидели в английской? За что? Мне показалось: такой воспитанный, благородный молодой человек...