Дин Кунц - Самый темный вечер в году

Однажды она прочитала, что медитация — путь к спокойствию, но никогда не медитировала. Знала, что всякий раз медитация будет приводить к размышлениям о той ночи, к тем же вопросам без ответа, одному «почему?» и тысяче «что, если?».

Медитации Эми предпочитала молитву, и молитва ее поддерживала. Она молилась о своей дочери, о Джеймсе и Эллен, Лисбет и Каролине. Молилась о собаках, всех собаках, об избавлении их от страданий.

Какое-то время спустя Эми подняла голову и увидела Брайана, который в растерянности стоял в футах сорока, с Никки на поводке. Он не знал, правильно ли поступает, не мешая ей прийти в себя, но, разумеется, принял оптимальное решение.

Она любила его за неловкость, колебания, сомнения, застенчивость.

Майкл Когленд являл собой образец решительности и уверенности в себе. А его обаяние и обходительность оказались лишь маской социопата, в котором никогда не было и грана человечности.

Вот тут Брайан спустил с поводка золотистого ретривера, и тоже поступил правильно. Собака побежала в ее объятья.

Уже без колебания, неуклюжий, как мальчишка, направился к ней и Брайан, сел рядом.

Заговорил после короткой паузы.

— Собачьи жизни короткие, слишком короткие, но ты знаешь, что происходит. Ты знаешь, что боль придет, тебе придется потерять собаку, и у тебя будет болеть сердце, поэтому ты стараешься полноценно использовать каждый момент общения с ней, разделить ее веселье, порадоваться ее невинности. И все потому, что ты не можешь жить с иллюзией, будто собака — твой спутник на всю жизнь. И в этом тяжелом признании есть что-то особенное, ты принимаешь и отдаешь любовь, прекрасно понимая, что за это придется платить невероятно высокую цену. Может, любовью к собакам мы расплачиваемся за все другие наши иллюзии и за ошибки, которые мы совершаем из-за этих иллюзий.

Господи! Вот в его словах она не слышала ничего неуклюжего. Они вобрали в себя восемь лет ее жизни, которые Эми посвятила спасению собак, и она таких слов найти бы не смогла.

Какое-то время они молчали, одаривая собаку, эту живую Никки, той любовью, которую испытывали друг к другу.

— Майкл покинул страну, — наконец заговорила Эми, считая, что должна закончить рассказ. — Его так и не нашли. В Аргентину он не вернулся, хотя обеспечил себе стопроцентное алиби в Буэнос-Айресе. Его тамошние друзья поклялись, что он был с ними в ту ночь. Разумеется, их слова во внимание никто не принял. Потому что я видела его и выжила. Что же это за люди, которые под присягой изрекают ложь, заведомо зная, что это ложь, даже когда их показания более не имеют ровно никакого значения?

Получив наследство на том основании, что он женился и стал отцом ребенка, Майкл более не нуждался в семье. По закону жена могла претендовать на часть его состояния, так же, как и дочь. Эми и Николь были не активами, а обязательствами, вот он и счел необходимым подправить баланс.

Мог бы нанять кого-нибудь для этой работы, но, должно быть, опасался, что наемный убийца может потом его шантажировать. Жестокость убийств показывала, что Майкл не просто решал бухгалтерскую проблему. Нет, убивать ему определенно нравилось.

Как выяснила полиция, он подготовился и на тот случай, что станет подозреваемым, несмотря на железное алиби. За три года, предшествующие ночи убийства, вывел практически все свое состояние из Соединенных Штатов, пропустил деньги через сложную систему инвестиционных фондов и компаний, создаваемых для отмывания денег, так что выяснить их местонахождение более не представлялось возможным.

Потрясенные действиями своего сына, старшие Когленды окружили Эми особой заботой, относились к ней, как к дочери. Но она утеряла вкус к роскоши, и образ жизни, который когда-то казался таким притягательным, теперь прельщал не больше, чем диета из уксуса и пепла.

Эми обратила в наличные ту небольшую часть состояния Майкла, которая осталась в Штатах, прежде всего закладные на дома. Но чувствовала, что это кровавые деньги, и понимала, что должна найти в жизни новое призвание, чтобы попытаться хоть как-то их очистить.

Холодная расчетливость и предельная жестокость, с которой Майкл расправился со своими жертвами, однозначно указывали, что он не будет отсиживаться на каком-то тропическом острове, лениво греясь на солнышке до конца своей жизни. Оказав сопротивление, она заставила его отступить, более того, ранила, в прямом и переносном смысле.

Когда человек лишен человечности, эту нишу заполняет гордость. Майкл мог решить, что она должна заплатить за рану, нанесенную его гордости, и начать ее искать.

Вот адвокат Эми и сумел убедить суд, что государство должно помочь его клиентке стать другим человеком и засекретить документы о перемене фамилии.

С трех лет она была Эми Харкинсон и практически забыла фамилию, написанную на листке, пришпиленном к рубашке, когда ее нашли в церкви «Mater Misericordia». Редуинг.

Она точно знала, что никогда не упоминала об этой фамилии Майклу. Она стеснялась своего трагического прошлого, словно была подкидышем, придуманным Диккенсом. И вместо того чтобы сказать будущему мужу всю правду, то есть предстать перед ним женщиной, не знающей своих корней, она предпочла опустить часть правды, дав понять, что она — ребенок Харкинсонов и попала в приют после их смерти.

Ее адвокат и судья рекомендовали ей взять совершенно новую фамилию, начать с чистого листа, но Эми уже пережила немало панических атак, вызванных именно тем, что у нее нет прошлого. Монахини в «Misericordia» помогли, убрав фамилию Редуинг из своих архивов и, насколько возможно, из памяти.

Таким образом, она потеряла и сестер. До ареста Майкла она не могла приехать в приют, поскольку теперь вроде бы не имела к нему никакого отношения.

Эми отправилась на запад. Купила маленькое бунгало. Стала узницей одиночества, грустила чуть ли ни год, не находя выхода из своей камеры.

А потом, коснувшись медальона на шее, вдруг вспомнила хромающую Никки, которая поднималась к ней по осеннему лугу, и поняла, что должна делать. Нашла хорошего заводчика. Купила двух щенков.

Фред и Этель вернули ей надежду. С надеждой она смогла вновь подумать о том, что ее жизнь имеет значение, и основала «Золотое сердце».

И вот тут, на другом лугу, зазвонил мобильник Брайана. Ванесса объяснила, куда ехать дальше. Они находились менее чем в часе пути от возвращения Надежды в жизнь Брайана.

Однополосная асфальтированная дорога, отойдя от шоссе, примерно через полмили уткнулась в выкрашенные белой краской металлические ворота.

Если бы туман стал чуть погуще, даже в дневном свете различить ворота удалось бы с трудом, несмотря на установленные на них красные отражатели. В свете фар ряд этих овалов холодно поблескивал.