Адам Нэвилл - Пропавшая дочь [litres]

Должно быть, когда-то здесь, среди изображений климатических катастроф и их бесчисленных последствий, некие психопаты заточали себя, чтобы поразмышлять о своих трофеях. Те колдуны, Олег Черный и Семен Сабинович? Алтарь являлся погребальным свитком, отображающим одни лишь катастрофы, смерть и тлен. Хаос, великий переход от цивилизации к варварству. Отец подозревал, что кто-то установил здесь глубокую, личную связь с великим переселением народов и уменьшением их численности. Все это сооружение наводило на мысль о болезненной духовности, что еще сильнее убеждало его, что в выборе этого места тоже присутствует смысл, будто эта комната являлась концом очередного путешествия или некоего жуткого паломничества. Несомненно, это была инсталляция «Королей» и являлась алтарем для пророка, священника либо для какого-нибудь знахаря или шамана, порожденного нигилистическим мистицизмом и суевериями этой группировки. Отец был уверен, что какое-то эпохальное откровение призвало сюда истинно верующих. В садистских умах произошло пробуждение, ведущее к более тесной связи с чем-то, что Отец видел лишь мельком. Здесь это почиталось и воспринималось как чудо. Нечто, ставшее ближе к этому миру, чем когда-либо. Послесмертие?

Везде, где Отец искал свою дочь, он встречал эту отвратительную болезненность, продолжающуюся и расширяющуюся, знаки, окружающие его. Неужели ему не снилось это место, причем недавно? Внезапно он почувствовал себя в ловушке. Будто проваливался еще дальше в адский зев, которому не было видно конца, но не осознавал этого.

Решив, что увидел достаточно, Отец побудил себя отвернуться и отправиться на поиски изверга, создавшего это воздаяние, попирающее благопристойность и возвышающееся под провисшей крышей цивилизации. Но вдруг остановился и снова направил фонарик на точку, находящуюся в верхней части колонны, на уровне его глаз. Сделал шаг вперед, и в груди у него болезненно защемило, а к горлу подскочил комок. Снимок был сделан на передней дорожке его старого семейного дома.

На среднем ярусе палисадника, среди прорастающих листьев и белых цветков картофеля, который они выращивали, чтобы было чем заполнить кладовку, стояла маленькая девочка, его дочь . Настороженная, заинтересованная и смотрящая на того, кто фотографировал ее. На лице у нее читалось легкое изумление, граничащее с улыбкой, стремление привлечь внимание взрослого.

У Отца заныло сердце. Внезапно он с ужасом подумал про разрушенный мир, по которому он шел эти два года, про сломленных людей, которых убил. Все это время этот маленький снимок находился здесь, в окружении мерзких ужасов, на которые невозможно было взглянуть дважды. Ее образ находился здесь, в этой смердящей тьме без него, ее папочки.

Почувствовав головокружение, Отец зашатался. Затем взял себя в руки. Всхлип, затем еще один, вырвались у него изо рта. Кожу на голове и задней части шеи закололо. К горлу подступила тошнота. В голове заметались разные мысли, и их было слишком много.

Она была единственным ребенком, представленным на бумажной коже этого изваяния. Дрожащими руками Отец отсоединил снимок. Обратил внимание на одежду: голубые шорты, темно-синяя футболка и красная толстовка с капюшоном, с нашивками в виде кошек. Не то, что было на ней в день похищения. Так что снимок сделали незадолго до этого. Те типы, Олег Черный и Семен Сабинович, пересекли границу и проникли на их участок, чтобы сфотографировать ее, прежде чем забрать. Это откровение заставило его похолодеть от ужаса.

На ватных ногах Отец заковылял вокруг колонны, снова светя фонариком на каждый снимок, отчаянно желая увидеть ее еще, но одновременно мечтая, чтобы этого не случилось. Он вернулся к тому месту, откуда начал, и сквозь туман слез стал рассматривать три снимка с разрытой землей, молясь, чтобы они не открыли ему страшную правду. Эти фотографии могли быть сделаны где угодно, возможно на обширных плантациях в Дартмуре; в местах, о которых он давно старался не думать. При отсутствии свидетелей похищение и убийство становились легким преступлением.

Все его тело покалывало от очередного прилива красной энергии, отчего его шатало как пьяного. Отец двинулся к дверям за алтарем. Он отчаянно хотел найти здесь кого-нибудь. Ему придется прострелить ему суставы, плечи, локти, колени и бедра или просто отстрелить гениталии.

Чтобы тот истек кровью.

Нет, если там есть смотритель или капеллан, его необходимо взять живым. И он поведает все тайны своей деятельности и жертвоприношений, после чего Отец будет медленно разбирать его на части, доводя до безумия, где единственным непреодолимым желанием будет смерть. И прежде чем солнце снова взойдет над разоренной землей, он узнает, почему здесь находится снимок его дочери.

Пока он шел к дверям, на стенах снова замелькали багровые костлявые свидетели, держащие в руках игрушечные мачете или плохо нарисованные, с нарушенной перспективой пистолеты. Их лица выражали странное блаженство, белесые глаза были обращены к черным небесам. Отец старался не смотреть на них, но возле дверей его взгляд наткнулся на мертвеца в белой одежде, стоящего на коленях и молящегося перед львом с мордой обезьяны. С другой стороны дверной рамы пародии на святых сидели на земле и воздевали тощие костлявые руки к своим ухмыляющимся палачам.

Его дочь была похищена невменяемыми преступниками. Отец подавил в себе крик, который грозил сотрясти стропила здания. Стоя в черном нефе, он поднял глаза и невольно заметил то, что клубилось на потолке.

Потрясенный и пытающийся не потерять в темноте равновесие, он посветил фонариком на огромную центральную фигуру, возможно, крылатую, которая была нарисована на гипсокартонном потолке. Существо было похоже на тех, что он видел на стенах в Торки и Пейнтоне, будто эти встречи не были случайностью. Божество на этой картине было безликим и имело множество грудей. Абсурдное возникновение жизни, дарение, а также преждевременная смерть, лишение, по-видимому, представлялись женской прерогативой.

Словно увлекаемый внезапно открывшейся в глубинах отсутствующего лица дырой и охваченный ужасом, Отец почувствовал, будто поднялся над собой, к стропилам, к этой самой пустоте. Руки у него были раскинуты, глаза широко раскрыты, а рот бормотал что-то в скорбном почтении к тому, что колыхалось там вверху, обозревая причиненную им разруху.

Страшный переход.

Отец прислонился к стене. Схватился за голову, чтобы облегчить извержение. Мало чей рассудок смог бы противостоять такому месту. Но это не останавливалось, не прекращалось, и теперь видения нахлынули все сразу, громоздясь, наваливаясь друг на друга в шаткую кучу… Черный воздух храма наполнил его, словно ритуальный транс. Мертвецы, сложенные в груду у забора в Бангладеш… Американский город, где не устоял ни один телеграфный столб… Коса Эль-Ниньо на спутниковом снимке… разграбление Каира исламскими ополченцами… Последнее великое распятие христиан вдоль Салах-Сейлема… Маленькие серебристые драконы израильской авиации на фоне голубого неба… Горная гряда черного дыма.