Айван Зорн - Гнев [litres]

– Это зачем все? – спросила Амико.

– Вон там, видишь, церквушка, при ней живет священник, он не лишен чувства юмора. Для тех, кто оказывается здесь впервые, это бывает… как бы это сказать… шокирующе. Знаешь, что говорят про блуждающие огоньки?

– Нет. Какая-то местная легенда?

– Говорят, что человек, который увидит в лесу блуждающие огни, скоро умрет.

Гай вздохнул.

– Давай навестим кое-кого, – продолжил он и, свернув на тропинку между могил, вскоре остановился перед небольшим надгробием. На обелиске стоял синематографический портрет молодого юноши или девушки. Движущаяся картинка была на повторе: фигурка оборачивалась и улыбалась, оборачивалась и улыбалась.

Под фотографией была высечена надпись:

If I could make days last forever | If words could make wishes come true | I d save every day like a treasure and then | Again, I would spend them with you [19].

Если бы только я мог изменить прошлое, время, что у меня осталось, я бы провел с тобой. С любовью. Гай.

Здесь лампадка не горела, и Гай наклонился, чтобы зажечь ее.

– Надо дать старику денег, чтоб не забывал, – пробормотал он себе под нос.

– Кто это? – спросила Амико.

Гай ответил не сразу, пристраивая две розы цвета фуксии на траве у надгробия:

– Ее звали Мира, мы были вместе, давно. А потом она умерла. Сегодня годовщина. Сердечная недостаточность, двадцать два года.

– А ты думаешь, это не так?

– Я не знаю. – Он посмотрел вдаль и повторил прищурившись, как будто с угрозой:

– Я не знаю.

Гай проснулся рано. Не открывая глаз, нашарил пистолет у изголовья, потом потянулся и глянул на часы: было начало шестого. Сегодня. Гонка сегодня, и они украдут книгу сегодня.

Он резко сел на кровати, поежился от утреннего холодка, накинул шелковый халат на пижаму. Спросонья никак не мог попасть ногами в тапочки. Поднялся, наконец, в черном с ног до головы и пошел в неверном утреннем сумерке в ванную комнату. Споткнулся по дороге о том Шекспира на полу, тихо выругался по-английски. В ванной комнате запер дверь на щеколду, сел на край ванны и открыл воду. Долго, пока набиралась вода, рассматривал свое лицо в зеркале над раковиной. Потом медленно полез в горячую воду. Над водой белесым туманом поднимался пар.

Гай лежал в ванне и смотрел в сад за окном. В саду, как снег, осыпались цветы пионов. Он почти задремал, когда в окне, задев верхушки кустов, промелькнул дрон. В куриных лапках дрона моталась черная небольшая коробочка. Дрон был таможенный: вполне вероятно, вез контрабанду. «Кому это доставка, интересно?» – подумал Гай, проводив взглядом дрон, и сполз в горячую воду с головой.

Через два часа Гай с тщательно уложенными волосами, одетый в серый костюм, белую рубашку и фиалкового цвета галстук, с пепельной гвоздикой в петлице и маузером в кармане спускался на завтрак. Его догнала Амико. Она была совсем без косметики. Только вдобавок к модной татуировке на лбу дорисовала симметрично заканчивающийся у висков какой-то замысловатый орнамент. Они пошли рядом через анфиладу комнат в сторону кухни. Гай спросил автоматически:

– Как спалось?

– Как в гробу, – ответила без выражения Амико.

– Это в смысле крепко? – не понял Гай.

– Это в смысле никто не беспокоил, – сказала она.

Гай решил больше пока ничего не спрашивать.

В коридоре им никто не повстречался, и минут через десять молчаливого путешествия они прибыли в кухню – в самое начало длинной узкой комнаты с камином на другом конце. Это был цокольный этаж, довольно приземистый, но под самым потолком было много окон, а стены были обиты дубовыми панелями, светлыми и старыми. На стенах были полки с кухонной утварью, супницами, кувшинами, мисками и подносами, медными начищенными до блеска кастрюлями и прочими предметами быта, призванными создавать уют. По центру до самого камина тянулся деревянный стол и стояли скамьи, на них были накинуты пледы, звериные шкурки и подушки из бархата и шелка.

Над столом по всей его длине висели круглые кованые люстры со свечами, были подвязаны пучки сушеных трав, колокольчики, какие-то горшочки и ключи. Сквозь неровные, толстые стекла в деревянных рамах виднелся сад – зелено-розовой дымкой. И Амико была уверена, что в какой-то момент видела мелькнувшую у самого окна лисицу.

– В день гонок завтрак всегда подают здесь, на кухне, неформально, – коротко пояснил Гай. – Вроде как по-домашнему.

Народу набралось уже битком. Звучала английская, французская, русская, таротская, китайская речь. Гости расселись, как попало, без регламента – по лавкам или даже прямо на столе. В камине полыхал огонь, было шумно и даже уютно. Небольшая группа китайских гостей в национальных платьях синхронно двигалась под унылые звуки, покачиваясь, медленно поднимая то правую, то левую ногу, сгибая в колене. Худой французский консул, подбадриваемый китайцами, пытался повторять танец, балансировал, как покалеченная цапля, благодушно улыбаясь своей птичьей неловкости. Ждали Долорес.

Она стремительно вошла почти сразу после Гая и Амико в развевающемся черно-желтом кимоно. Седые волосы зачесаны наверх, схвачены золотым тяжелым гребнем. Порывистая, искрящаяся энергией, громко сказала: «Доброе утро!» – и гости сразу как будто проснулись, разом повернулись к ней. Гай никогда не мог понять, как ей это удавалось. Она была холоднее льда (уж он-то знал), но при этом притягивала, как магнит: все хотели ее внимания, все смотрели на нее. С ее появлением все вокруг обрело движение. Прислуга чуть не бегом начала вносить блюда: блины и икру, душистую рыбу всех мастей, сметану, масло, свежеиспеченный хлеб, пышки, сыры в капельках влаги и еще бог знает что. И скоро стол во всю длину был заставлен так, что пустого места не осталось. Черная икра лежала жирными лоснящимися пластами в хрустальных ладьях, а красную насыпали горкой в широких круглых вазах, стоящих на невысоких ножках в тарелках со льдом. В запотевших ведерках томились бутыли шампанского с китайскими иероглифами, выдавленными на винтажных ярлыках, тут же стояли штофы с водкой и святая вода.

Долорес села во главе стола, обвела стол рукой:

– Чем богаты… Прошу отведать!

И гости загремели тарелками, зашумели, передавая друг другу осетрину, стерлядку, семужку, блинки и икорку, а некоторые угостились и водочкой.

Долорес подняла стопку и благословляющим жестом осенила гостей:

– Ну, с почином! – сказала она. И все выпили.

Гай сосредоточился на манной каше: разделил ее десертным ножом на четыре части и теперь ел вторую четверть, уставившись на малиновое варенье в хрустальной розетке напротив. На мать он старался не смотреть.

Как из-под земли появились два белобрысых парня с раскрасневшимися лицами и капельками пота на одинаковых курносых носах. Подтащили к столу и водрузили на него серебряный самовар, украшенный набитыми на металле медалями сверху по кругу самоварного горла. А на самоварное горлышко установили белый с красными маками заварник.