Наталья Резанова - Криптия

Торк, спустившийся с наблюдательного поста, дремлет, привалившись к стене гостиницы, готовый в любой миг вскочить по тревоге. Господин его — хороший офицер, а Торк — хороший солдат. Это значит, что он никогда не упустит возможности поспать. Ни при каких обстоятельствах.

А вот Саки и Рох не солдаты. Даже в меньшей степени, чем Эрке. Хотя драться умеют. Не спят. Рох тоже вроде как сторожил и в кости резался. Одна польза от этого нашествия — не надо отдавать проигрыш бельмастому. Конечно, вслух он этого не говорит даже для того, чтоб прихрабриться. Страшно ему, и Саки тоже страшно. Однако ж они надеются, что господин Эльго лучше знает, что надо делать.

Огай стоит в дверях конюшни. Не уходит от своих лошадей, о них привык больше заботиться, чем о людях. Правда, если Гордиан или кто иной не решат все же прорываться, лошади, скорее всего, не пострадают. По крайней мере, Огай в это верит. Без нужды степняки лошадей не убивают. Не то что людей.

Во дворе был еще один человек, от которого и сейчас пользы не было никакой ни лошадям, ни людям, и в будущем не предвиделось. Старый сказитель. Никто его из дома не выставлял — просто дела до него никому не было. Он сам вылез. Стоял и лупал слезящимися глазами, непонятно что этими глазами различая.

— Вот придурок старый, — сказал Саки сторожу. — Ежели что начнется, его ведь первым пришибут. Или наши, или ихние. И чего он тут торчит?

— Небось, прикидывает, как байку сочинить поскладнее, — угрюмо ответствовал Рох. — Про геройские подвиги. Как это… малая горстка храбрых воинов оборонялась супротив целой орды… и слушали бы такую сказку — заслушивались бы…

— Как мы прошлого дня. Только сказывать сказку будет некому, — с неожиданной злобой заключил Саки. — Сдохнет старый болтун вместе с нами, и поделом ему… как сглазил вчера! Что он там плел про колдовство всякое и про ужасы в ночи? Вот они, ужасы, и повылезли.

Рох ежится. Он уже почти забыл, о чем повествовал вчера сказитель, а тут напомнили.

— Колдовство… — бормочет он. — А не помешал бы нам сейчас колдун — кривоногим глаза отвести или еще как подсобить. Это напрасно император их всех повывел. У степняков-то шаманы есть, они для своих камлают… — Он чешет в затылке. Никогда не задумывался он о таких вещах и не разбирается в них… Может, одноглазый сказал бы что дельное. Тот, как успел заметить Рох, парень тертый и много чего повидал. Но Эрке сейчас на крыше, и ему не до колдовства.

А Саки хоть и задумывался, но живых колдунов никогда не видел. И шаманов не видел — так далеко они с хозяином в степь не забирались. Но он был суеверен. А и не был бы — кто б не стал суеверен в нынешнем положении?

Все прочие были в здании гостиницы — одни трудясь на кухне, дабы забыться, другие — томясь в заточении, забытые сами.

И так до тех пор, пока Эрке наверху не засвистел в два пальца. А потом свист перекрыл пронзительный вой, который у нападавших считался боевым кличем.

— Готовься! — крикнул Гордиан.

Мгновенно проснувшийся Торк как на крыльях взлетел на крышу конюшни, и Саки вскарабкался на птичник. Эрке оставался где был. Гордиан понимал, что три стрелка против полусотни воинов, и таких, что учатся держать в руках лук с двухлетнего возраста, почти ничего не стоят. Но они хотя бы задержат нападающих. Потом степняки попытаются прорваться через частокол — это не крепостная стена, достаточно забросить аркан и подтянуться, а во дворе их встретят остальные. Ночью отбились — отобьемся еще раз. Возможно.

Теперь ведь не было укрытия тьмы ни для осажденных, ни для нападавших. Светило яркое, холодное солнце осени. И будь на последних пресловутые железные панцири, оно бы, отражаясь, еще и слепило глаза. А так хорошо было целиться.

Эрке начал стрелять первым, не дожидаясь приказа. Служи он под началом Гордиана, шкуру бы давно спустили с такого за несоблюдение дисциплины. А с охранника что взять? Он привык стрелять или драться, когда сочтет нужным. У него был более мощный лук, чем у Торка и Саки, стрелы из такого способны были пробить и кольчугу, не то что кожаные доспехи.

И стрелял он во всадников, не в коней. Не потому, что жалел благородных животных. Просто спешенный степняк может перебраться через частокол, мертвый — никогда.

Прочие стрелки гостиницы присоединились к нему. Хотя луки у них были не такие дальнобойные, сами они находились в лучшем положении, чем Эрке — их прикрывала вершина частокола. Не крепостная стена, но хоть что-то. Для одноглазого единственным прикрытием служила труба гостиницы, не будь ее, Эрке бы достали очень быстро — и то, учитывая, что нападающие рассыпались, вертеться ему приходилось, как ужу на сковородке. Как он при этом еще стрелять умудрялся, да еще и прицельно стрелять, с одним-то глазом — уму непостижимо. Наверное, большой опыт сказывался.

Но произошло все так, как предвидел Гордиан. Скольких бы ни успели снять лучники — иначе как чудом нельзя назвать, что они сами остались живы, — остальные степняки сумели подобраться вплотную к стене. Ворота у гостиницы были прочные, разбивать их можно было с тем же успехом, как ломать частокол, а тарана в хозяйстве у этого отряда не водилось. Так они и не стали ломать. Главное, кому-то было проникнуть внутрь, чтоб открыть ворота остальным. Весь расчет был на то, чтоб сделать это быстро. Бытовавшее в империи представление о том, что степные варвары берут исключительно числом, заваливая противника своими трупами, не вполне было верно. Степняки действительно стремились вступать в бой, лишь имея численное превосходство. Но в бою жизни своих соплеменников они ценили. И только их.

Гордиан об этом знал. И понимал — если он и его сотоварищи не сдадутся, и не полягут сразу, у них есть надежда. Противник может отступить. Другое дело, что кочевники могут разделиться и бросать людей на штурм поочередно, не давая осажденным передышки — и захватить их, когда совсем обессилеют. Но так далеко вперед Гордиан не заглядывал.

Когда первый из нападавших съехал внутрь по волосяной веревке, он встретился с мечом пограничника прежде, чем успел пустить в ход свой. Но первый — не единственный. У Гордиана — длинный меч, тело защищено лорикой, голова — шлемом, а вот щита нет. Щит, как и копье, полагается имперским кавалеристам для конного боя и остался в родном гарнизоне. Да и замедлил бы сейчас щит его движения, а двигаться надо быстро, ох как быстро. Степняки не любят сражаться пешими и не слишком хорошо это умеют, но если противников будет несколько, один зацепит, а остальные довершат дело. И кому-то из сверзившихся во двор почти удается это сделать, но между кожаными пластинами панциря вонзается клинок, меч Варинхария ýже и легче, чем Гордиана, как раз годится для подобных колющих ударов. Когда он извлекает клинок из раны, степняк падает на землю, и на лице Варинхария беглая улыбка, он доволен собой, но упиваться этим чувством некогда, нужно снова нападать. Если он будет только отбиваться, его меч могут перерубить, а потому надо нападать, лавировать между врагами. Он ловок и быстр, как и Гордиан — без щита, но ему таковой и не положен, научился обходиться, кочевники рядом с ним выглядят неуклюжими. Если бы их еще и поменьше! Офицер-пограничник и интендант сражаются спина к спине, в другое время бы Гордиан не поверил, что такое возможно, но в этих краях всегда такое время, и никакого иного. Они составляют ядро обороны, лучники прикрывают их сверху.