Наташа Михлин - Это внутри. Рецидив

Рассвет уже скрыл их за розовой мукой, усыпавшей все вокруг. Снежная пыль от проехавшей машины поднялась теплым языком солнечного пламени.

Обычно в это время Джереми уже возвращался с пробежки. Работа над телом не менее важна, чем работа над разумом, одно тесно связано с другим.

Снова чужие слова…

Но Джерри просто нравилось бегать. Нравилось ощущать напряжение мышц, ветер, усталость и тот момент под струями горячего душа, когда запах пота сменяется запахом чистоты.

Было уже поздно выходить из дому — улицы наполнились спешащими школьниками, веселым гомоном нового зимнего дня. Вчера Джереми засиделся за работой до трех часов ночи, утром проснулся совершенно разбитым, и вот результат. Те же темные мысли, те же опостылевшие выводы.

«Нужно наконец взять себя в руки и перестать сваливать ответственность на кого-то другого».

Пальцы онемели от холода, но и это ощущение Джерри любил. Бесчувствие. Когда можно даже случайно порезаться, и будет не больно. Он хотел уже вернуться в дом, но тут из-за угла вышел кот и направился прямо к Джереми. Белый, как сама зима, он оставлял за собой темные точки следов на снегу и брезгливо отряхивал лапки. Дойдя до крыльца, кот поднял голову и выжидательно уставился на Джерри. Тот вопросительно выгнул бровь.

Белый кот ошивался вокруг дома уже неделю. Дэвис пытался прогнать наглое животное, бросая снежки, но кот лишь презрительно щурился и, выждав несколько гордых секунд, удалялся, недовольно помахивая хвостом.

— Чего ты хочешь, тварь? — устало спросил Джереми.

Услышав голос, кот вспрыгнул на ступеньку и потерся о бедро Дэвиса. От неожиданности тот подскочил, кот обиженно мявкнул и, взъерошив шерсть, отступил к перилам.

— Я просто не люблю, когда меня трогают, — пояснил Джереми. — Во всяком случае, надо предупреждать.

Кот прищурился и сделал шаг к двери.

— Ну, нет… Кыш!

Не добившись желаемой реакции, Джереми встал и гулко затопал по доскам крыльца. Кот запрыгнул на перила и, стряхнув снег, устроился, поджав под себя ноги и явно не собираясь трогаться с места.

— Наглая белая морда! — в сердцах воскликнул Джереми и, неожиданно для себя, рассмеялся.

— Господи, я говорю с котом… Все же лучше, чем сам с собой.

Незваный гость внимательно смотрел на Джереми. Один глаз у кота был голубым, другой — желтым.

— Ищи себе хозяина в другом месте.

Джереми взял лопату для снега, черенком осторожно столкнул кота с перил, повернулся и закрыл за собой дверь.

В тот день, когда Джереми окончательно сняли с тяжелых нейролептиков и перевели в общее отделение, он на коленях умолял врача не совершать этой ошибки. В отсеке для особо опасных он точно не смог бы никого убить. Джерри рыдал и хватался руками за гладкие плиты, не обращая внимания на то, как смотрят на него остальные пациенты. А доктор Замир сел на пол рядом с ним и утешал, уговаривал, что все будет хорошо, это пойдет на пользу, он справится. Обязательно справится.

Джереми шарахался от всех и каждого, приходил в столовую последним и ночью тихонько вынимал из штанов пояс и привязывал себя за руку к металлической раме кровати в страхе навредить кому-то снова. Джереми не разделял доверия доктора Замира к самому себе. Казалось, стоит забыться и расслабиться, как некая темная сторона вновь оскалит зубы и ринется наружу… Черные волосы, черные глаза. Дара не было больше, но и эта гложущая пустота заполнилась страхом. Что, если он вернется? Тогда ничто не сможет удержать ЭТО внутри.

Однажды Джереми сидел, задумавшись, на скамейке в углу больничного сада. Внезапно он ощутил, как на плечо ему легло нечто теплое.

Дженнифер ходила так тихо, что пугала даже санитаров. Обнаружив молчаливую тень за своей спиной, многие подскакивали от неожиданности, а она смотрела широко распахнутыми глазами, не понимая причины переполоха. Дженнифер всегда молчала, носила розовую пижаму с единорогами, руки прятались в карманах, темные волосы спускались до колен.

Тогда эти волосы залили плечо Джереми. Он отпрянул, но девушка внезапно взяла его за запястье и вновь притянула к себе, усадив на скамейку. Доверчиво устроив голову у парня на плече, она тихо сказала:

— Ангел. Ты. Такой светлый.

Он не ответил — и от неожиданности, что Дженнифер, которую многие считали немой, заговорила, оттого, что отвык разговаривать сам, и от чудовищной наивности сказанных слов.

Дженнифер каким-то непостижимым чутьем находила Джерри повсюду. Садилась рядом, иногда молча брала за руку, и сердце начинало биться где-то в горле, а рубашка липла к спине, и вовсе не от близости девушки, которую в прошлой жизни он, наверное, мог бы назвать красивой.

От страха.

Мутного, глубинного ужаса моргнуть и, открыв глаза, увидеть на руках чужую кровь. Джереми часами прятался в туалете, сидя на холодном мраморе раковины у зарешеченного узкого окна, зная, что Дженнифер терпеливо ждет у двери.

Промокший насквозь сад был пуст, после недель дождей из деревянных скамеек при нажатии пальцем сочилась вода. Грохот и зарницы небывало сильной грозы загнали половину пациентов в кровати, с головой под спасительное одеяло. Медики суетились больше обычного, перепуганные громом больные нуждались в помощи, а рук не хватало…

Дождь кончился, а молнии продолжали сверкать. Джереми шел вдоль кирпичной стены, глядя под ноги и ведя ладонью по выбоинам, ощущая пальцами шершавость лишайника и бугорки, оставшиеся от сорванного садовником плюща. Дойдя до угла, Джерри повернул назад и заметил что-то розовое между кустами. Дженнифер лежала на земле, прямо в луже дождевой воды.

Доктор Эйтан, кажется, радовался не столько спасению девушки, сколько тому, что Джереми сумел это сделать. Смог заставить себя подойти, взять ее на руки, бегом прибежать в клинику, потом объяснить произошедшее связно и вслух и даже после этого не удариться в панику, самостоятельно справляясь с эмоциональной отдачей. Оказалось, что Дженнифер ничто не угрожало, кроме простуды, подобные обмороки иногда случались, если она забывала поесть. Доктор Замир надеялся, что теперь Джерри подпустит девушку к себе. Но этого не произошло.

Друзья, отношения, общение — это для остальных. Нормальных, или хотя бы безобидных.

Он продолжал избегать контактов с кем бы то ни было, делая вынужденное исключение для доктора Эйтана. Но молчаливое присутствие Дженнифер помимо его воли стало чем-то привычным и даже нужным. Когда девушку выписали, Джереми почувствовал одновременно боль и облегчение.

После той грозы Дженнифер приносила ему сладости из своих передач и смотрела, смотрела своими огромными серыми глазищами, пока он не сдавался и не съедал кусочек. Вкусная гадость из дешевых супермаркетов была редким удовольствием, ведь собственные, полученные от матери пакеты Джерри, не глядя, отправлял в мусорник.