Джим Батчер - Архивы Дрездена: Летний Рыцарь. Лики смерти

Регионы Небывальщины, расположенные ближе всего к миру смертных, почти полностью контролируются сидхе. Эту часть потустороннего мира называют Феерией, и она довольно тесно связана с нашим, материальным миром. Как следствие, Феерия во многом напоминает наш мир. Она, например, относительно постоянна, и в ней имеются даже несколько разновидностей погоды. И все же не ошибайтесь: никакая это не земля. Физические законы действуют здесь не так надежно, как в нашем мире, что делает Феерию чертовски опасным местом. Большинство тех, кто попал сюда, пропадают навсегда.

И ведь я потрохами чувствовал, что бегу по самому центру Феерии.

Земля понижалась и делалась влажнее и мягче. Туман быстро поглотил звуки за спиной, и я не слышал больше ничего, кроме своего тяжелого дыхания. Сердце отчаянно колотилось на бегу, и в поцарапанной руке пульсировала боль. Впрочем, сам бег был не лишен некоторой приятности — это после нескольких-то месяцев жизни взаперти в лаборатории. Вряд ли меня хватило бы надолго, но, по счастью, бежать пришлось всего ничего.

Огни оказались парой светящихся окон хибары, стоявшей на отшибе от леса, на небольшом возвышении. Ее окружали каменные обелиски размером примерно с гроб; часть их повалилась и растрескалась, другие продолжали стоять, чуть покосившись. На одном из них примостился, поблескивая бусиной-глазом, знакомый ворон. При виде меня он еще раз каркнул и влетел в открытое окно хибары.

Несколько секунд я постоял, переводя дух, потом подошел к двери. По коже забегали мурашки. Я сделал шаг назад и получше рассмотрел дом. Каменные стены. Соломенная крыша. Из окон струился аромат свежевыпеченного хлеба, но и он не мог заглушить характерного запаха плесени. Дверь была сделана из какого-то потемневшего от времени, но все еще тяжелого и крепкого дерева, и на ней виднелся вырезанный символ, уже знакомый мне: снежинка. Значит, Мать Зима. Если она хотя бы не уступала Мэб, одних размеров ее силы хватало, чтобы любой чародей сдох от зависти. Эта энергия должна висеть вокруг нее постоянной аурой, этаким тепловым излучением… вот только не факт, что ее можно уловить сквозь каменную стену и толстенную дверь. Мм…

Я поднял руку, чтобы постучать, и дверь отворилась сама собой с мелодраматическим, как в дешевых голливудских фильмах, скрипом несмазанных петель.

— Заходи, мальчик, — произнес голос, точнее, даже не голос, а скрипучий шепот. — Мы тебя ждали.

Еще раз мм… Я вытер вспотевшие ладони о джинсы и проверил, крепко ли держу свой жезл и посох. Только потом я перешагнул порог и вступил в полумрак помещения.

Весь дом занимала одна комната. Пол был деревянный, из старых, потрескавшихся досок. Вдоль каменных стен выстроились полки. В дальнем углу, у очага стояло кресло-качалка, а рядом с ним — деревянная прялка. Кресло со скрипом покачивалось — в нем кто-то сидел, хотя я не видел ничего, кроме шали и чепца, — так обычно пытаются изобразить фигуру с помощью свертка одеял. На каминной полке лежало несколько вставных челюстей более-менее человеческого размера. Одна казалась совершенно нормальной, с белыми, ровными зубами. Вторая выглядела гнилой, со стертыми резцами и сломанными мостами. Зубы у следующей были заостренными, в зловещих бурых потеках, с застрявшими в них кусками гнилого мяса. Последняя была изготовлена из какого-то сверкающего серебристого металла.

— Забавно, — послышался со скрипучего кресла такой же скрипучий голос. — Очень даже забавно. А ты почувствовала?

— Э… — неуверенно произнес я.

Из противоположного угла комнаты послышался новый голос, и я обернулся в ту сторону. Другая женщина, сгорбленная от старости, смахивала тряпкой пыль с полки и возвращала на вытертое место бутылочки и пузырьки. Она повернулась и смерила меня взглядом зеленых глаз; лицо ее оказалось, конечно, морщинистым, но очень даже румяным.

— Конечно почувствовала. Бедный мальчик. Он идет по тернистой тропе. — Пожилая дама подошла ко мне и положила руки мне на виски, заглянув в глаза. — Шрамы. Много шрамов. Покажи язык, мальчик.

Я удивленно моргнул:

— А?..

— Высунь язык, — повторила она требовательным тоном.

Я повиновался. Она внимательно изучила мой язык и горло.

— Впрочем, он силен, — произнесла она. — И может вести себя умно. Порой. Похоже, твоя дочь не ошиблась с выбором.

Я закрыл рот, и она отпустила мою голову.

— Мать Лето, полагаю?

Она улыбнулась мне:

— Да, лапочка. А это Мать Зима. — Она небрежно махнула рукой в сторону кресла у огня. — Не обижайся на то, что она не встает. Время года, видишь ли, неподходящее. Дай-ка мне ту метлу.

Я поморгал, но послушно взял стоявшую в углу растрепанную метелку на корявой палке и передал ее Матери Лету. Пожилая дама взяла ее у меня и принялась подметать пыльный пол.

— Ха, — шепотом заметила Мать Зима. — Ты только поднимаешь пыль; она все равно ложится на место.

— Дело в принципе, — возразила Мать Лето. — Верно ведь, мальчик?

Я чихнул и пробормотал что-то неопределенное.

— Э… прошу прощения, Леди. Но я подумал, не могли бы вы ответить мне на пару вопросов?

Чепец Матери Зимы чуть повернулся в мою сторону. Мать Лето прекратила свое подметание и внимательно посмотрела на меня своими блестящими зелеными глазами:

— Ты ждешь ответов?

— Да, — признался я.

— Как можешь ты ждать ответа, — проскрипела Мать Зима, — если ты еще не знаешь правильных вопросов.

— Э… — повторил я. Воплощенная сообразительность — это про меня.

Мать Лето покачала головой.

— Раз так, предлагаю обмен, — сказала она. — Мы зададим вопрос тебе. А в обмен на ответ каждая из нас ответит на интересующий тебя вопрос.

— Не обижайтесь, но, вообще-то, я здесь не затем, чтобы вы задавали вопросы мне.

— Ты уверен? — спросила Мать Лето. Она подмела пол передо мной и теперь гнала пыль к двери. — Откуда тебе знать, что это так?

— Она готова трепаться весь день, — донесся до меня неодобрительный шепот Матери Зимы. — Отвечай на наши вопросы, парень. Или выметайся.

Я сделал глубокий вдох.

— Ладно, — буркнул я. — Спрашивайте.

Мать Зима повернулась обратно к огню:

— Просто ответь нам, парень. Что важнее? Тело…

— …или душа? — договорила за нее Мать Лето.

Обе замолчали, и я ощутил на себе их взгляды — словно кожу мою осторожно тыкали кончиками ножей.

— Я полагаю, это зависит от того, кто и кого спрашивает, — произнес я наконец.

— Мы спрашиваем, — шепнула Зима.

Лето кивнула:

— И мы спрашиваем тебя.

Я обдумал ответ.

Черт, я даже сам удивился тому, что подумал, прежде чем ответить:

— Раз так, я сказал бы, что, будь я старым, дряхлым, одной ногой в могиле, я верил бы в то, что душа важнее. А будь я человеком, которого готовы сжечь ради спасения его души, я полагал бы, что важнее тело.