Джим Батчер - Архивы Дрездена: Летний Рыцарь. Лики смерти

Невозможно. Слишком опасно. Почему бы мне не отоспаться немного и не понадеяться, что в следующий раз-то не оплошаю?

Перед глазами моими возникло лицо Мерил — некрасивое, усталое и решительное. Я вспомнил статую Лилии. И Элейн, загнанную в угол обстоятельствами, но сражающуюся по-своему, несмотря на то что все шансы были против нее. Я вспомнил, как, взяв у Матери Зимы расклятие, не мог думать ни о чем, кроме как использовать его в собственных целях, помочь Сьюзен. Теперь его используют совсем для другого, и чем больше мне хотелось забыть об этом и пойти домой, тем больше я ощущал бремя ответственности за то, как его будут использовать, если я все же уйду.

Я тряхнул головой и принялся оглядываться, пока не увидел свои сумку, амулеты, посох и жезл — они лежали на земле в нескольких ярдах от грязной трясины, которую сотворила для меня Аврора. Я подошел и забрал их.

— Нет, — сказал я. — Все еще не кончено.

— Нет? — удивленно переспросил Привратник. — Почему?

— Потому что я кретин, — вздохнул я. — А люди попали в беду.

— Чародей, никто не ожидает от тебя, что ты остановишь войну между династиями сидхе. Совет ни на кого не возложил бы такой ответственности.

— К черту династии, — буркнул я. — Да и Совет вместе с ними. Я знаю людей, которые попали в беду. И некоторые из них — по моей вине. И только я могу помочь им. Я разделаюсь с этим.

— Ты уверен? — спросил Привратник. — Ты не выходишь из Испытания?

Мои пальцы, скользкие от грязи, никак не могли справиться с застежкой браслета.

— Не выхожу.

Мгновение Привратник молча смотрел на меня.

— Что ж, — произнес он. — Раз так, я не буду голосовать против тебя.

Меня пробрал легкий озноб.

— Да? А так голосовали бы против?

— Уйди ты сейчас, и я сам убил бы тебя.

Теперь уже я молча смотрел на него.

— Почему? — совладал я наконец с голосом.

— Ибо голосовать против тебя означало бы то же самое. — Он говорил негромко, но уверенно и не без тепла в голосе. — И сдается мне, что лучше принять ответственность за этот выбор, нежели прятаться за формальностями Совета.

Я надел-таки браслет и сунул ноги в башмаки.

— Что ж, раз так, спасибо, что не убили на месте. А теперь, если вы не против, мне нужно спешить.

— Да, — согласился Привратник. Он протянул мне руку с зажатым в ней маленьким бархатным мешочком. — Вот, возьми. Это может тебе пригодиться.

Я хмуро покосился на него и взял мешочек. Внутри обнаружился маленький стеклянный пузырек с какой-то бурой желеобразной массой, а также осколок серого камня на серебряной нити.

— Что это?

— Снадобье для глаз, — ответил он. Голос его сделался суше. — Это не так действует на нервы, как Зрение, но тоже помогает видеть сквозь чары и завесы сидхе.

Я заломил бровь. Засохшая грязь посыпалась мне в глаз, и я поморгал.

— Здорово. А камень?

— Кусочек Каменного Стола, — пояснил он. — Он поможет тебе найти это место.

Я снова моргнул, на этот раз от удивления:

— Вы мне помогаете?

— Это означало бы вмешательство в ход Испытания, — поправил он меня. — Поэтому с формальной точки зрения я просто слежу за тем, чтобы Испытание прошло по полной программе.

Я продолжал коситься на него с подозрением.

— Если бы вы ограничились камнем — возможно, — сказал я. — Но этот бальзам — совсем другое дело. Вы все-таки вмешиваетесь. Совет кондрашка хватит.

Привратник вздохнул:

— Чародей Дрезден, я никому не говорил этого прежде и, надеюсь, не скажу больше никому.

Он наклонился ближе ко мне, и я увидел под капюшоном неясные очертания его худощавого лица. Единственный видимый мне глаз искрился иронией. Он протянул мне руку.

— Не повредит, если Совет кое-чего не будет знать, — шепнул он.

Я невольно ухмыльнулся и пожал его руку.

— Торопись, — кивнул он. — Совет не вмешивается во внутренние дела сидхе, но мы сделаем все, что в наших силах. — Он поднял свой посох и очертил им круг в воздухе. Воздух чуть колыхнулся, отворяя лаз между Небывальщиной и миром смертных, и в проеме показался Чикаго — улица рядом с моим домом. — И да пребудут с тобой удача и Аллах.

Я благодарно кивнул ему. Потом повернулся и шагнул в проем, из мрачного леса Феерии прямо на стоянку у входа в мой подвал. В лицо мне ударил жаркий летний воздух, влажный и едва не потрескивающий от напряжения. В Чикаго шел проливной дождь, и земля содрогнулась от грома. День шел на убыль: уже темнело.

Я не стал обращать на все это особого внимания, а поспешил домой. Покрывавшая меня грязь — материя Небывальщины — уже превратилась в слизь и начала испаряться, чему во многом помогал смывавший ее дождь.

Мне предстояло сделать несколько звонков и переодеться во что-нибудь чище и суше моей нынешней одежды. Кстати, по части умения одеваться я не великий мастак, да и башка работала неважно, но призадуматься все-таки пришлось.

Как там одеваются на войну?

Я выбежал к автомату перезвонить, вернулся, выставил к двери старый акушерский саквояж, наскоро принял душ и оделся в черное. Пара старых армейских ботинок, черные джинсы — почти чистые! — черная футболка, черная бейсбольная кепка с алой эмблемой «Кока-Кола» на лбу, а поверх всего мой кожаный плащ. В свое время его подарила мне Сьюзен вместе с накидкой, спускающейся до локтей — или до пуза, кому как больше нравится. Погода оставалась грозовой — как в прямом, так и в переносном смысле, — так что плотная одежда была весьма кстати.

Я захватил с собой все свое снаряжение: то, что брал утром, плюс подарки Привратника и оружие самообороны, крупнокалиберный длинноствольный «Магнум Грязного Гарри». Я прикинул, не повесить ли пистолет на пояс, и решил этого не делать. Мне еще предстояло ехать через весь Чикаго к той точке, откуда откроется проход к Каменному Столу, и мне вовсе не улыбался арест за незаконное ношение оружия. Я сунул пистолет и все прочее в сумку, понадеявшись только, что мне не придется доставать его в спешке.

Билли со товарищи подъехали минут через десять; их микроавтобус остановился у лестницы в мой подвал и посигналил. Я еще раз проверил содержимое акушерского саквояжа, застегнул его и вышел; спортивная сумка хлопала меня по боку. Кто-то откатил назад дверь автобуса, и я подошел, чтобы кинуть в салон сумку.

Впрочем, я остановился в нерешительности, увидев, что салон битком набит молодежью. Их туда влезло человек десять-двенадцать.

— Какие-нибудь проблемы? — поинтересовался Билли, перегнувшись с переднего сиденья.

— Я же ясно сказал: только добровольцы, — возмутился я. — Я не знаю, сколько неприятностей нам светит.

— Во-во, — кивнул Билли. — Я им так и говорил.

Юнцы в автобусе нестройно выразили согласие.