Анастасия Гор - Ковен заблудших ведьм [litres]

– Ах да, чуть не забыла! Второе варенье должно быть из розовых лепестков. В саду растет целый куст.

Мое веко предательски задергалось, но Коул успокоил меня поцелуем в лоб, пообещав, что сам вернет лишние атрибуты в кабинет Виктории. Оглянувшись на Тюльпану, которая завешивала шторы и сдвигала мебель на пару с Диего, я минула кухню и столовую и через уличный коридор прошла в благоухающий сад.

Благодаря магии, которая снова напитала эту землю жизнью, как только на ней возродился ковен, за садом практически не приходилось ухаживать. Я и вовсе не помнила, когда заходила сюда в последний раз со смерти Эммы, найденной со вспоротым животом у лимонного деревца. Сад появился в Шамплейн лишь по милости Виктории, и она была единственной, кому было до него дело. Мама своими руками взращивала каждый цветок – сажала семена, поливала, удобряла, заботилась и даже шептала все те приторные слова, что обычно шепчут изнеженным младенцам. С ее заботой сад расцветал, а кусты приобретали причудливые формы животных. Однако сейчас он выглядел совсем непримечательно, но, к счастью, и не зловеще: простая купольная оранжерея, где яблоневые деревья смешались со сливовыми, а гортензии воевали за клочок земли с подсолнухами. Здесь же росли и ведьмовские травы: защитные, чтобы отгонять злых духов, – папоротник, полынь, терновник; целебные, чтобы залечивать даже самые страшные раны, – чабрец, шалфей, багульник; священные, чтобы вознести почесть богам, – анис, жасмин, кориандр; и ритуальные, чтобы призвать любовь, удачу или несчастье, – дурман, черная бузина, аконит. Теперь же повсюду царствовала природа: растения сплетались в невообразимые венки, а деревья пробивались сквозь тканевые навесы и притесняли друг друга. Природа сама решала, где и чему расти – и я не собиралась вмешиваться в заведенный ею порядок.

Найдя заросли с крупными бордовыми розами сорта «Черная Магия» (какое ироничное название!), чьи бутоны походили на отшлифованные рубины, я срезала несколько штук в глиняную ступу и поспешила на выход, стараясь не смотреть на лимонное деревце, оскверненное кровью моей младшей сестренки.

В высокой траве квакали лягушки. Я засмотрелась на них, не заметив, как поднялась липкая завеса тумана, обвивая мои ноги у самой земли. Неожиданно откуда-то из-за спины донесся шепот:

– Передай некроманту, что четвертый лепесток уже опадает.

Мурашки пробежали по моей спине, прожигаемой взглядом. Я не видела существа, которому он принадлежал, – только чувствовала. Но тут из кустов сирени вдруг выпорхнуло что-то немыслимое: кудлатые пятнистые перья, белая манишка, выразительные желтые глаза и острый крючковатый клюв, которым можно было с одного удара проломить грецкий орех. Птица угукнула, вскарабкалась на ветку длинными щетинистыми цевками и, сложив крылья, повернула голову на сто восемьдесят градусов.

Это была пещерная сова, которую я бы назвала совершенно обычной, если бы не раздробленные кости, торчащие из пробитого крыла и грудины. Плоть свисала с нее багровыми ошметками, обнажая ребра и скелет. Сова была жива лишь наполовину и смотрела на меня одним глазом: второй вытек, оставив зияющую дыру в черепе.

Однако ни это, ни мой визг не помешали ей вспорхнуть и погнаться за ужином в лице нескольких воробьев.

Сто раз напомнив себе, что призраки и зомби-совы – последнее, чего мне стоит бояться, я успокоилась, показала язык пустоте и вернулась к делам, перепрыгнув через туман, который уже начал рассеиваться. «Сосредоточься, Одри». Оставалась последняя задача – сварить чертово варенье!

Выкинув из головы все остальное, я вытащила пару кастрюль и полезла в Интернет. К счастью, едва закипела вода с желатином, как в дверях появился Сэм и остановил это варварство, не дав мне зверски загубить и одуванчики, и будущий ритуал Тюльпаны. Мы занялись вареньем вместе. Сэм принялся показывать мастер-класс по чистке одуванчиков, сетуя на мою ужасную неосторожность в обращении с ними. Следуя его инструкциям, я отделила все цветки, а затем кинула их в воду с сахаром и хорошенько проварила. По кухне растекся медовый запах, и уже через тридцать минут на столе красовалась стеклянная банка с полупрозрачным сиропом, похожим на жидкий янтарь. Отставив ее, еще горячую, в сторону, мы занялись розами. За обрыванием лепестков и кулинарной болтовней я не заметила, что глаза у Сэма красные, а на костяшках пальцев заживают свежие царапины с занозами. Он никогда не умел справляться с неприятностями, как и с дурными новостями. Видимо, Зои уже рассказала ему о своих планах, но уточнять, так ли это, я не решилась.

Из-под правого рукава его футболки выглядывали щупальца чудовищного осьминога Кракена, набитого на предплечье, а из-под левого – побелевший след, оставленный волчьей пастью. Футболка на спине была еще влажной от пота: вероятно, Сэм боксировал в одной из комнат дома, пока его не привлек на кухню то ли запах горелого сахара, то ли шестое чувство.

– Почему ты здесь? – вдруг решилась я задать вопрос, о котором вечно забывала за этой волокитой с дарами, Ферн и другими ковенскими делами. Сэм остановился, жестом попросив объяснить. – В Шамплейн. Тогда, под Нью-Йорком, когда ты выследил нас с Коулом и заставил взять с собой в Кливленд. Твое желание познать наш мир – ведьмовской мир – было связано с Зои и происшествием с Гансом? Или чем-то другим?

– Чем-то другим, – тихо сказал Сэм, когда я уже решила, что он не ответит, отвернувшись к холодильнику с магнитной доской, на которой Зои вечно оставляла всем милые пожелания на утро. – Моя мать… Гвендолин… покончила с собой, когда мне было одиннадцать. Незадолго до этого папа погиб на службе. Тоже был полицейским. Гвендолин застрелилась из его револьера у меня на глазах после того, как приготовила мне овсяную кашу. Все это время я пытался понять почему… Редкий ребенок смирится с диагнозом «затяжная депрессия». Всем хочется верить в непреодолимые обстоятельства, в которых у людей просто не было шанса поступить иначе. И когда я узнал про Зои, тебя и колдовство… Я подумал: вдруг и на мою мать была наложена какая-нибудь магическая хрень? Проклятие или порча…

Я слушала внимательно, боясь вставить хоть слово и разрушить ореол тайны, которую Сэм наконец-то приоткрыл. Он будто распахнул ставни маленького окошка, ведущего в его жизнь. С того самого инцидента с укусом оборотня мы больше не говорили по душам, и делать это сейчас было так же непривычно, как видеть в нем ребенка. Обычного одинокого мальчишку, скрывающегося под маской матерого полицейского.

– Такие проклятия действительно существуют, но в девяносто девяти процентах люди добровольно делают то, что делают, – пересилив себя, сказала я, срубив все надежды Сэма на корню. – Будь это порчей, ты бы заметил ее признаки задолго до того дня… Подброшенные иголки или куклы, лунатизм, потусторонние сущности…