Сергей Ванин - Спецотдел «Бесогон» [litres самиздат]

Уже светало. Моя охота была закончена, я добрался до деревни и, разрешил Алевтине выбираться из терема.

– Что с вами? – он с ужасом смотрела на окровавленный рукав моей шинели.

– Служба, – коротко пояснил я, не вдаваясь в подробности.

Девушка стояла молча, опустив вниз взгляд. Мне стало жаль ее.

– Алевтина, уезжай из этой дыры в город, не кисни здесь. Поступишь в институт, будешь учиться, потом устроишься на работу…

– Нет, – она принесла из дома чистую тряпицу и кувшин с водой, быстро промыла и аккуратно перевязала мне рану, – я останусь тут. Я была здесь счастлива с Владом. Он называл меня своей Музой.

– Воля твоя, – я попрощался с ней и пошел к дому Прокопчука, где оставил свою машину, на которой приехал из Москвы.

Я хотел зайти к участковому, но тот спал, его богатырский храп доносился из распахнутого настежь окна.

Я открыл дверцу своего Паккарда.

– Товарищ офицер, – я услышал за спиной голос Алевтины, – вы нашли убийцу Влада?

– Нашел, – кивнул я.

– Кто он? – еле слышно произнесла она.

– Один мерзавец. Его больше нет, я убил эту тварь…

– Подождите, – она запнулась, – подожди, – голос Алевтины был словно еле слышный шелест леса, который простирался за нами.

Она стояла передо мной, такая незащищенная, и я почему-то боялся смотреть ей в глаза.

– Ты уже уезжаешь? – тихо спросила девушка.

– Да.

– Может, останешься на время?

– Прощай.

Я козырнул, сел в Паккард и, не прогревая мотора, резко рванул автомобиль с места. Проклятые инструкции запрещали нам общаться с причастными к делу лицами. На выезде из деревеньки я оглянулся, Алевтины уже не было. Видимо, она ушла в терем, который так и не стал для нее сказочным. Кто виноват в том, что сказки порой жестоки, как и сама жизнь?

Вернувшись в Москву, я написал рапорт и тут же по настоянию Вахтанга Дадуа отправился в госпиталь, лечить раны, полученные от злобного лешака. Однако от госпитализации я отказался, сменив повязку, уехал спать домой, в недавно полученную отдельную квартиру, а на следующий день уже вновь притупил к службе.

Череда странных смертей от утопления заставила меня, офицера спецотдела Бесогон, выехать в район одного из участков Беломоро-балтийского канала ранней осенью сорокового года. В то время строительство этого унесшего столько человеческих жизней объекта было уже завершено, но отдельные работы все еще продолжались. Такое грандиозное многокилометровое гидросооружение всегда нуждается в с серьезном техническом надзоре и периодическом ремонте. Эти работы осуществляло специальное стройуправление, функционировавшее в составе местного Беллага.

Контингент работников СУ больше чем наполовину состоял из осужденных, другую его часть составляло местное население с незначительными вкраплениями приехавших по велению сердца молодых романтиков, парней и девчат с комсомольскими билетами и возвышенными представлениями об окружающей действительности.

Вот несколько работников этого самого СУ и оказались утопленными в водах близ вновь построенного шлюза. Строчки пришедшей в наш отдел совсекретной «Молнии» были сухи и лаконичны. Но именно лаконичность этих сообщений и стала поводом для моей служебной командировки и последовавшего за ней расследования. Смерть людей – всегда повод для расследования, а таинственные обстоятельства этой смерти – повод для расследования, которым надлежит заняться нам, спецам из «Бесогона».

Итак, утром я читал телеграмму:

«Последнее время случилось семь утоплений насильственного порядка тчк Причины смертей работников участка стройуправления не установлены тчк Среди местного населения и персонала СУ упорно циркулируют слухи о потусторонних явлениях зпт послуживших причиной этих смертей. Настоятельно прошу разобраться в случившемся тчк

Нач СУ Белукович. Г.Н.».

Телеграмма пришла в центральный аппарат НКВД и была спущена нам с размашистой директивой самого наркома Берии. «Разобраться и доложить», – было написано рукой Лаврентия Павловича.

Прочитав текст телеграммы и краткую приписку шефа МГБ, я немедленно выехал на место и спустя двое суток прибыл на станцию «Порково». Лагерный пункт и участок стройуправления, находились в двадцати километрах от железнодорожной станции.

Сошедшие с поезда, в основном командировочные, быстро переместились с платформы на небольшой рынок, где разбитные торговки продавали спелые наливные яблоки и большие золотистые груши, аромат, которых чувствовался еще на подходе к базару. Быстро пополнив продуктовые запасы, приезжие начали прицениваться к услугам возчиков, хмурого вида мужичков, стоявших со своими телегами прямо за хлипким ограждением полустанка.

Я вышел из вагона поезда последним и когда добрался до рынка, там остался стоять лишь один дедок в ветхой заношенной до дыр телогрейке. Его старая, как и он сам, лошаденка мирно дремала в ожидании пассажира.

– Свезти куда? – поинтересовался дедок, с уважением поглядывая на мой новый недавно полученный в спецраспределителе плащ и кожаный портфель с золочеными замками.

– Пожалуй…

Я забрался на телегу, а старик хлестнул лошадь по тощему крупу.

– Н-ну, окаянная, – грозно прикрикнул он и повернулся ко мне, – командировочным будешь, товарищ?

– Вроде того, завербовался сюда на работу, устраиваться еду, бухгалтером трудиться стану, хорошие деньги обещают, – доверительно сообщил я.

– Тебе куда в Лапино, или же к гидроузлу? – поинтересовался старик, ловко сворачивая из замызганного кусочка газеты большую похожую на кулек самокрутку.

– Мне к лагпункту. Стройуправление там еще расположено…

– Э, нет, – старик выплюнул в дорожную пыль недокуренную цигарку, – туда не поеду, до перелеска довезу, а дальше сам как-нибудь доберешься. Там недалеко версты четыре всего будет.

– Чего так, дед? – поинтересовался я, – я заплачу, сколько скажешь.

– Не надо мне денег твоих, – старик насупился и нещадно гнал бедную выбивавшуюся из сил лошаденку.

За весь последующий путь, мы ни сказали с ним и пары слов. Добравшись до перелеска, дед остановил телегу и указал мне рукой куда-то вперед.

– Там за березняком ихние бараки стоят, дойдешь?

– Доберусь, дед, – я сунул старику деньги.

– Больно много, – опешил тот.

– Ничего, не обеднею, – я повернулся идти, но дед схватил меня за рукав плаща.

– Погоди, мил человек, – он смотрел на меня с явным сочувствием, – уезжай ты отсюда. Нечистые дела тут творятся. Лагпункт этот проклят. Там, где водохранилище сделали, раньше деревня была старообрядческая. Они уходить от своих домов отказались, могилы отцов покидать не стали. Их волоком оттуда волокли, а они все одно, остались. Так их вместе с деревней той и затопили.