Евгений Гиренок - Метанойя [litres самиздат]

Носки, джинсы, свитер, куртка– вещи казались мне чужими, откуда-то из другой жизни, и, одеваясь под пристальным взглядом «гоблина», я терялся, словно делая что-то не то. Как трудно сознавать себя преступником! Целый сонм блестящих адвокатов, просыпающийся в душе человека при малейшей опасности быть настигнутым мечом закона, тут же рьяно бросается в бой, демонстрируя чудеса софистики и ораторского искусства. Как я могу быть виновным? Похоже, мир сошел с ума, если допускает такую мысль,– ведь трудно найти более похожего на ангела человека, нежели я. А если и было что-то такое вроде убийства– так вы поймите, что они виноваты сами, я вовсе не желал им зла, да я их даже и не знал, зачем же они полезли ко мне? И было ли вообще это? Мысли путались, я никак не мог взять себя в руки и успокоиться. Что же вообще происходит? Как же я попал домой? И где Эля? Проклятая «мечта», дернул черт ее пить, как будто одного раза было мало, чтобы понять, что к ней вообще нельзя прикасаться. Была такая прекрасная возможность спастись, а теперь все; и еще очень большая удача, что меня попросту не пристрелили при задержании. Хотя как бы мне не пришлось об этом пожалеть– перспектива пожизненного заключения замаячила очень ясно, и стоит ли радоваться смерти в рассрочку? Гораздо гуманней было бы сразу пустить мне пулю в башку, чем обрекать на десятилетия мучений. Отчаяние буквально омертвило меня, и я уже не мог думать ни о чем, равнодушно глядя в одну точку.

Меня усадили на диван и, казалось, забыли обо мне, спокойно и без суеты занимаясь привычными обязанностями. Напарник усатого опера привел двух женщин– соседок– одну с первого этажа, а другую из квартиры напротив– и предложил им быть понятыми при проведении обыска. Видно было, что женщинам немного не по себе, хотя живой интерес к происходящему явно читался на их лицах, а временами даже проскальзывало какое-то злорадство. И это при том, что мы всегда подживали хорошие отношения и мне не раз доводилось выручать их небольшими суммами денег до зарплаты.

Сам обыск много времени не занял: с одной стороны, проводившие его опера были далеко не новичками, а с другой– и обыскивать-то особо нечего было, моё жилище не отличалось обилием вещей и мебели. Я с тоской смотрел, как совершенно чужие люди деловито ходят по моей квартире, роются в моих вещах, курят, стряхивая пепел прямо на пол, переговариваются между собой и пустыми глазами глядят сквозь меня, словно меня нет, словно я уже умер. К моему удивлению и большому облегчению, опера не обнаружили тайничок с наркотиками, их добычей стала лишь старая рубашка с небольшими бурыми пятнышками крови на рукаве– естественно, они не могли знать, что это всего-навсего следы от уколов. Заполнив официальный бланк протокола производства обыска, усатый попросил женщин расписаться на нем. Потом его напарник, выудив из груды вещей и документов на столе, брелок с ключами, пошел обыскивать машину и увел соседок с собой.

Усатый опер подошел ко мне и, пристально поглядев в глаза, резко приказал.

– Встать!

Я молча повиновался. Он с угрозой в голосе спросил.

– Где пистолет? Советую выдать его добровольно. Добровольная выдача огнестрельного оружия освобождает от ответственности.

Я только пожал плечами.

– У меня нет никакого пистолета. Да и не было никогда…

Короткий удар в солнечное сплетение тут же скрутил меня в бараний рог, и я долго хватал воздух широко раскрытым ртом, стараясь восстановить дыхание и кривясь от боли. Ну почему я не супермен? С каким наслаждением я, подобно всем мало-мальски крутым парням из боевиков, сейчас бы произвел чудовищной силы мавашу по среднему уровню, размазал по стене эту ненавистную морду и добил бы из его же собственного пистолета. Ну почему в кино все так легко и просто? Опер спокойно смотрел, как я корчусь, и, немного подождав, повторил свой вопрос. Я затравленно посмотрел на него исподлобья, в любую секунду ожидая нового удара, и тихо сказал:

– Послушайте, я буду разговаривать только со следователем и в присутствии своего адвоката.

Усатый презрительно скривился, только что не сплюнул, удержался.

– Грамотный, да? Идиоты, насмотрятся дебильных фильмов, потом начинают права качать. Ну чем тебе адвокат поможет? Огненный остров ты себе уже заработал, не пойму, чего ещё-то дергаться? А отдашь пистолет, на одну статью меньше будет. Глядишь, четвертным, а то и двадцаткой отделаешься.

Я не мог сдержать кривой ухмылки:

– Значит, вы хотите мне помочь?

Может, он и хотел было соврать, попытаться получить кредит доверия, но уж слишком много яду, по-видимому, прозвучало в моем голосе, и после секундного замешательства он махнул рукой.

– Да ты мне на фиг не нужен, помогать тебе. Мне пистолет надо найти. Не сейчас, так потом ты все равно скажешь, где он.

Мне показалось, что упоминание об адвокате несколько сдержало его боевой пыл и, во всяком случае сейчас он меня больше не станет бить. Поэтому я довольно вызывающе сказал.

– Вот потом и будем разговаривать.

Он не поддался на мою примитивную провокацию и лишь раздраженно проворчал.

– Ну что ж, умник, поехали. Будет тебе и следователь, будет и адвокат. Давай руки.

Я вытянул вперед руки, и он быстро защелкнул на запястьях наручники, после чего сказал несколько слов с свою «уокитоки». Меня вывели на улицу и усадили на заднее сиденье серой «Волги», стоявшей у подъезда, а по бокам тут же уселись двое автоматчиков, так и не снявших свои маски.

Блестящий диск сентябрьского солнца ярким светом заливал двор, и я невольно зажмурился, хотя понимал, что, возможно, теперь долго не увижу свой дом. Мысленно я уже простился со всем, что мне было дорого, и в первую очередь с черным «ягуаром», понуро глядевшим, как другая машина увозит его хозяина. Сердце мое разрывалось от тоски, я понимал, что на этом закончилась еще одна моя жизнь, и как бы ни сложилась дальнейшая судьба, я уже никогда не стану прежним. Почему-то не было страха перед тем, что меня ожидает, хотя я всегда очень боялся тюрьмы: грозный призрак, маячивший на горизонте, вдруг придвинулся и приняв реальные очертания, сделался до противности обыденным.

Усатый опер вышел из подъезда и занял место впереди рядом с водителем. Остальные погрузились в бандитского вида «девятку» с тонированными стеклами и, не дожидаясь нас рванули со двора. Чуть погодя и наша «Волга», характерно поскрипывая подвеской медленно выползла из арки и влилась в общий поток.

Быстро промчавшись по утренне оживленным центральным магистралям города, машина свернула во двор серого здания послевоенной постройки. От мрачной громадины веяло ледяным холодом– говорили, что его начинали строить пленные немцы, на мой взгляд, здесь сильно не хватало надписи над входом: «Оставь надежду всяк сюда входящий». Наверное, управление внутренних дел и не может выглядеть по-другому, иначе кто же будет уважать и бояться эту организацию? Меня выгрузили из машины, и усатый опер распахнул передо мной массивную деревянную дверь, пропуская вовнутрь. Миновав стеклянный аквариум, в котором за многокнопочным пультом сидел, по-рыбьи выкатив устало-подозрительные глаза, толстый, как налим, офицер, мы поднялись на третий этаж. Длинный коридор с бесчисленным множеством черных дерматиновых дверей был абсолютно безлюдным, и наши шаги по истертому линолеуму резким стуком отдавались в зловещей тишине. Наверное, со стороны это выглядело очень символично– сужающаяся перспектива бесконечного коридора, мрачные люди, целеустремленно идущие по нему, и неизвестность, скрытая за черными дверями. На долю секунды я выхватил такое ощущение– скорее всего, это был совокупный образ всего прочитанного и слышанного на тему преступления и наказания, неожиданно выплывший из подсознания. Но особо сосредоточиться на нем не пришлось, потому что усатый открыл одну из дверей и мы вошли в довольно большой, прокуренный насквозь кабинет.