Евгений Гиренок - Метанойя [litres самиздат]

За одним из трех обшарпанных столов сидел невзрачный очкарик в темном дешевом пиджаке с университетским ромбиком на лацкане. Усатый опер довольно заулыбался.

– Здравствуй, Николаич. Вот, доставили, дома оказался. Хорошо, что ты пораньше пришел, можешь с ним сразу и поговорить, пока он тепленький.

Очкарик безразлично кивнул:

– Конечно, поговорим. Кстати, в отношении орудия убийства появилось что-нибудь?

В голосе усатого заметно поубавилось оптимизма.

– Пока не нашли. Он говорит, что даже не знает, о чем речь идет. Хорош гусь!

Мы с очкариком внимательно посмотрели друг на друга. Это был молодой человек примерно моих лет, совершенно ничем не примечательный– сама серость, в обычной жизни таких людей просто-напросто не замечаешь. Мягкие светлые волосы зачесаны набок в противную прическу а-ля клерк, тонкие губы крепко сжаты, пиджачок едва ли не на два размера меньше, чем нужно,– я поразился, до какой степени этот тип выглядел хрестоматийно, словно только что вылез со страниц русской классики. И в то же время чувствовалось, что он гораздо опаснее, чем даже усатый опер, потому что такие люди на пути к цели не останавливаются ни перед чем и имеют сугубо индивидуальный моральный кодекс. Взгляд серых глаз за толстыми стеклами очков показался мне очень умным, но не исключено, конечно, что я мог и ошибаться.

Он предложил мне присесть на стул сбоку от стола и пару минут заполнял какой-то бланк. Опер тоже уткнулся в какие-то бумаги за другим столом, начисто забыв о моём присутствии, и в кабинете воцарилась тишина, которая действовала на меня угнетающе. Сама обстановка тоже не располагала к благодушному настроению– потрепанные столы, видавшие лучшие времена, металлические крашеные сейфы, которым уже не меньше полусотни лет, прокуренные, с пожелтевшей известкой высокие потолки и острый запах казенного помещения. Забранное толстой решеткой окно выходило во двор, и в него было видно только противоположное крыло здания, ярко освещенное утренним солнцем.

Наконец очкарик перестал писать, аккуратно закрыл авторучку колпачком, и, придвинув к себе переносную пишущую машинку, зарядил в нее лист бумаги.

– Так, ну что, начнем, пожалуй. Меня зовут Сергеев Антон Николаевич, я следователь по особо важным делам республиканской прокуратуры. Вы подозреваетесь в совершении убийства и задержаны на основании соответствующей статьи Уголовного-процессуального кодекса. Вот, распишитесь, пожалуйста, здесь на постановлении, что вы с ним ознакомились.

Я возразил.

– А разве я не могу прежде встретиться со своим адвокатом? По-моему, я имею полное право на это.

Опер оторвался от своих бумаг и усмехнулся:

– Во, Николаич, смотри какой грамотный, можно подумать, в Америке живет.

Сергеев укоризненно посмотрел на меня:

– Стоит ли так все усложнять? Это всего-навсего постановление о задержании. Кстати, а кто ваш адвокат?

– Кольцова Анна Михайловна из городской коллегии адвокатов. Я прошу, чтобы вы как можно быстрее связались с ней.

От меня не укрылась тень разочарования, пробежавшая по лицу следователя. Он явно задумался, машинально барабаня тонкими пальцами по краю стола.

– Так значит, Кольцова. Тяжелый случай. Ну что ж, Михалыч,– обратился он к оперативнику.– Позвони, пожалуйста, Анне Михайловне и попроси срочно подъехать. Закон нарушать мы не собираемся. Может, оно и к лучшему, заодно и опознание проведем, глядишь, уже можно будет и обвинение готовить. Если она согласится приехать сразу же, тогда и свидетелей собирай. Только позвони, пожалуйста, из другого кабинета, мы с молодым человеком еще попробуем поговорить.

Михалыч даже поперхнулся:

– Да, Николаич, наглости тебе не занимать. Из моего же собственного кабинета меня и выставляешь. Вы там, в республиканской, не слишком о себе возомнили?

Сергеев усмехнулся:

– На мой взгляд, сия тирада была совершенно излишней, хотя я, конечно, понимаю твое негодование. Но делать нечего, работа есть работа. Так что действуй, Игорь Михайлович.

Усатый демонстративно выбил из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой и, оставив нам приличное облако дыма, вышел из кабинета. На некоторое время повисло тягостное молчание. Сергеев что-то обдумывал, рассеянно глядя сквозь меня. Потом, видимо, решившись, со сдержанным вздохом придвинул мне пачку дешевых сигарет и предложил закурить.

– Джем, а ведь ты мог бы и вспомнить меня– в школе-то учились в параллельных классах.

Я кивнул, вытаскивая сигарету из пачки и разминая ее пальцами, – полустертая картина: начала проявляться в памяти. Два маленьких школьника с большими ранцами в переполненном троллейбусе. Мы не дружили с Антоном, я даже не знал его фамилии, просто жили в одном микрорайоне и нам было по пути возвращаться из школы. Чуть позже мы стали договариваться и утром ездить в одно время– всегда веселее, когда по дороге можно с кем-то поговорить. Пару раз он даже заходил ко мне в гости, но, став постарше, мы отдалились друг от друга, хотя еще какое-то время приветливо здоровались при встрече. Сколько лет прошло уже с той поры? Восемнадцать? Двадцать?

– Да, теперь вспомнил. Ну и что мне это дает?

Он немного помедлил:

– Знаешь, ты оказался в очень большом дерьме. Убийство есть убийство, трупы в воздухе не повиснут, и отвечать в любом случае придется. Тебя видели несколько человек, это очень весомые улики. Поэтому в твоем положении самый наилучший вариант– оказать помощь следствию и во всем чистосердечно признаться. Можешь не сомневаться, я должным образом это оформлю, и суд учтет твое деятельное раскаяние. То есть, мы могли бы помочь друг другу– ты избавил бы меня от многих забот, а я, соответственно, все это запротоколировал бы.

Меня даже покоробил такой откровенно примитивный его ход.

– Антон, Антон, твой монолог– это классика жанра. Если бы ты знал, сколько я прочитал книг о милиции, посмотрел фильмов, то, наверное, сто раз бы подумал, прежде чем выдавать такой заезженный стереотип. Может, ты попробуешь чем-то еще меня заинтересовать?

Чувствовалось, что мои слова зацепили его – тонкие пальцы раздраженно забарабанили по столу, и он с заметным вызовом спросил:

– Но ведь ты не надеешься, что тебе удастся выкрутиться? Джем, подумай, ведь есть свидетели преступления. Я не понимаю, зачем тебе вообще понадобилось убивать? Да еще так дерзко? Согласен, да, они бандиты, вполне возможно, что именно этого они и заслуживали. Но ведь это преступление, откровенное попрание всех общечеловеческих норм, наплевательство на закон…

Мне показалось, что я прослушал какой-то кусок его тирады и что-то мешало полностью постичь ее смысл.

– Постой, постой, Антон, не надо лозунгов. Как ты сказал– они бандиты? В каком смысле?