Евгений Гиренок - Метанойя [litres самиздат]

– Вполне.

– Тогда получается, что ты крайне непоследователен и изменчив в своих умозаключениях. Твоя позиция напоминает попытку усидеть на двух стульях, раздвинутых предельно широко. Когда тебе выгодно, ты рассуждаешь как грубый материалист, но не стесняешься вплетать чисто духовные понятия. Такое лавирование дает тебе простор для удовлетворения собственных страстей, не налагая никаких нравственных обязательств, и усыпляет совесть. Приятно делать то, что взбредет в голову, и знать, что за это не придется отвечать. Но все дело в том, что точно знать это не может никто,– в это можно только верить. Верить в то, что нет вечной жизни, бессмертия души, верить в то, что не придется давать отчет за свои поступки.

Я проворчал:

– Было бы очень неплохо, а то уж больно велик груз того, что мне удалось в жизни наворотить.

Ангел кивнул головой:

– Таким образом, мы имеем две противоположные веры– веру в смерть и веру в жизнь. Мы с тобой не на диспуте, следовательно, нам незачем ухищряться в доказательствах той или иной точки зрения. Я верю в жизнь, ты веришь в смерть. Давай предположим, что мы оба ошиблись,– кто из нас потеряет больше? Я, который в этом случае даже не осознаю своего поражения, или ты, со своим грузом грязи в душе оказавшись на пороге вечности? Но более того, плоды своей веры ты пожинаешь уже сейчас– это ли не повод задуматься серьезно о своей жизни и перестать врать самому себе? Твой самообман достаточно ловкий и удобный, но все же не такой прочный, чтобы до конца удовлетворить совесть. И то, что ты все-таки задаешься такими важными вопросами, говорит о том, что твой бессмертный дух протестует и побуждает искать истину.

Я немного поразмыслил над услышанным. Ангел мне не мешал, молча глядя на бетонные наплывы на стенах.

– Ну ладно, Ангел, нравится ли мне это или нет, но на мой вопрос ты ответил. Конечно, я еще буду думать, но по-крайней мере твоя точка зрения на то, что со мной происходит, ясна. Но ведь остается и второй вопрос– что делать? Как это исправить?

– Да ты, считай, сам на него и ответил. Думать, разбираться. У каждого человека, пока он жив, всегда есть возможность оглянуться на пройденный путь, осмыслить его и определить свое отношение к Истине. У тебя есть выбор– сделать шаг к познанию Истины или оттолкнуться от Нее. Захочешь искать– будешь искать и найдешь. Не захочешь– оставишь все как есть и умрешь. Так что выбор зависит только от тебя. Понимаю, что сделать его нелегко, особенно тебе, потому что ты серьезно отравлен ядом. Но в то же время это упрощает задачу, потому что ты уже понял всю бессмысленность пустоты. Пора начинать возвращение. Ведь жизнь человека– это дорого, по которой он возвращается из небытия в бытие, свое истинное Отечество. И быть может, идея вечной жизни как раз станет доминирующей в твоем сознании и внесет смысл в твое существование.

Беспокойный червячок сомнения вдруг зашевелился в моей душе– я вспомнил, что именно эти слова звучали в нашем разговоре с Элей. Ангел их слышать не мог, но ведь не случайно он выразился именно так, я уловил какую-то странную ноту в его интонации. Словно он давал понять, что ему известно обо мне чуть больше того, что он вправе упомянуть. Моя подозрительность росла с каждой секундой– кто этот человек? Откуда он? И что ему от меня нужно? В памяти ожили все необычные обстоятельства, связанные с первым появлением Ангела на пляже в Песках, тот странный разговор. Я резко спросил.

– Кто ты?

Он ничего не ответил, лишь отвернулся. Мне стало не по себе: я вдруг почувствовал страх и неуверенность. И чтобы не показать этого, как можно грубее повторил:

– Ты что, не слушал? Или язык проглотил? Кто ты?

Он тихо произнес:

– Ты мог бы понять и сам, Джем. Этот вопрос ты задаешь себе.

– Не понял. Ты что такое говоришь?!– я вскочил и хотел дернуть его за плечо и развернуть. Но моя рука схватила пустоту, и я с ужасом осознал, что в камере я один.

Одним прыжком я подлетел к двери и забарабанил в «кормушку». Но еще до того, как железный стук разнесся по гулкому коридору, я понял, что поступаю совершенно бессмысленно: помочь мне не смог бы никто. От самого себя не спасут самые толстые стены и самая надежная охрана. Да и чего я испугался? Собственной галлюцинации? Или услышанное слишком сильно зацепило?

Железное окошко откинулось, и я увидел слегка встревоженное лицо толстого сержанта. Он испуганно спросил:

– Что случилось?

Я смущенно улыбнулся:

– Извини, не рассчитал. Чуть громче постучал, чем хотел. Не думал, что здесь акустика такая.

Он успокоено кивнул:

– Ладно. Чего хотел-то?

– Ты говорил, что чаю заваришь. А еще у меня сигареты кончились и спички.

Он что-то такое пробурчал, закрыл «кормушку» и ушел. Я вернулся на свой матрас и, вытряхнув из пачки последнюю сигарету, нервно закурил, с шумом выдыхая клубы дыма. Ох, тоска, тоска… Крыша у меня, конечно, съезжает плотно– достойное завершение сумасшедшего дня. Или это остаточное действие «хрустальной мечты»? Если так, то подобные флэшбеки меня доконают быстрее, чем даже состояние ломки. С другой стороны, подумать тут есть над чем: настоящий это был Ангел или нет, но вещи он говорил очень разумные. Лгать себе легко и безопасно, но только до поры до времени. Но приходит и такой момент, когда вдруг понимаешь, что в этих обманах ты потерял гораздо больше, чем могло казаться. Вроде бы и очень эффектно выглядеть в собственных глазах просветленным, понимающим всю суету и тлен этого мира и нашедшего себя в наркотиках. Но при ближайшем рассмотрении оказывается, что выбор-то явно дурацкий, все равно что одну иллюзию обменять на другую и радоваться такой сделке. На самом деле товаром здесь выступает душа, а ты забираешь ее у одного хозяина, чтобы отдать в порабощение другому. Все равно что спастись от разъяренного льва и тут же наступить на ядовитую змею. Я не хочу выбирать их двух зол. Я не хочу умирать через самого себя, по собственной воле.

С лязгом распахнулась «кормушка», и сержант нетерпеливо прикрикнул:

– Давай быстрее, забирай свой чай! Во, блин, горячо как!

Я подскочил и схватил алюминиевую кружку без ручки и чуть было не выронил ее, настолько она оказалась горячей. Исхитрившись все же поставить ее на «эстраду», я с трудом удержался, чтобы не заплясать от боли в обожженных пальцах и лишь со стоном выдохнул ругательство. Сержант понимающе загляну в «кормушку».

– Говорю же, горячая. Вот держи, сигареты, спички и сахар.

– Ага, спасибо. Кстати, сколько времени сейчас?

– Первый час. Двадцать шесть минут. Ну давай, отдыхай.

«Кормушка» закрылась. Я опять остался в полумраке камеры наедине с самим собой. Сделав несколько приседаний в быстром темпе, чтобы хоть как-то утихомирить боль в коленях, я уселся на матрас, по-турецки поджав ноги. Уголком казенного одеяла обернул кружку и сделал глоток горячего чая. У меня чуть глаза не выскочили, настолько он оказался крепким. По всей видимости, это был тот самый фольклорный чифир, который бывалыми людьми ценится чуть ли не как водка. Не знаю, что в нем хорошего, на вкус он показался мне отвратительным, и я без сожаления выплеснул содержимое кружки в унитаз. Закинув в рот кусок сахара, я завернулся в одеяло и попытался найти положение, в котором можно было бы заснуть. Бесполезно. Состояние было идиотским– спать очень хотелось, но заснуть не удавалось, и сознание блуждало где-то на границе сна и яви. Такая болезненная полудрема, взвинчивающая нервы. В какой-то момент я вдруг ощутил, что Ангел снова здесь, но не стал открывать глаза, чтобы убедиться в этом. Какая разница, увижу я его или нет, если он все равно только фантазии. Он ничего у меня не спрашивал, но в самом его присутствии чувствовался немой вопрос, и я несколько раздраженно пробормотал: