Евгений Гиренок - Метанойя [litres самиздат]

Естественно, я не мог сказать ей, что мне очень не помешала бы парочка ампул из моего тайничка, и поэтому только утвердительно кивнул головой.

– Спасибо, Анна Михайловна, все есть.

– Тогда до свидания.

Она ушла, а Сергеев закурил сигарету и задумчиво посмотрел на меня.

– Знаешь, Джем, я уже и сам начинаю сомневаться в том, что ты убил тех двоих. Мы не можем проследить ни твоего знакомства с ними, ни мотивов убийства, вообще ничего. И даже выясняется, что тебя вроде как вообще там не было. Конечно, это твое алиби далеко не железное и особой роли тут играть не может. Соседка точного времени не указывает, а твоя подруга запросто могла нам солгать. Может, ты ее об этом попросил, а сам отлучался из квартиры на самом деле. Если, к примеру, соседка заходила без двадцати семь, и даже без пятнадцати, то у тебя вполне было время добраться до «Меркурия» и совершить преступление. В принципе, такова и будет официальная версия. Но что-то мне в ней не нравится. Слишком уж много белых пятен. Например, все соседи Эли по подъезду, каких удалось опросить, говорит, что весь вечер черная спортивная машина– судя по всему, твой «ягуар»– стояла у подъезда. Хотя это ты мог сделать и специально с целью обеспечения алиби, а до «Меркурия» добраться на такси.

Я пожал плечами:

– Ну так чего проще? Найдите таксиста, который вез меня, и проблема решена.

Он иронически улыбнулся:

– Ты думаешь, это так тяжело сделать? Это только в кино необходимо провести титаническую работу, перелопатить все таксомоторные фирмы, опросить массу народу. На деле же у нас есть специальные люди, которые расскажут и покажут все, что потребуется. И опознают тебя, и скажут, где посадили и где высадили. И на том пути, и на обратном.

Меня даже пот прошиб, и Сергеев, видимо, понял мое состояние, потому что улыбнулся и многозначительно поднял брови.

– Вот так-то, Джем. А то насмехаешься надо мной. Думаешь, так тяжело скроить дело и посадить человека? Да проще простого. Но я все-таки стараюсь играть по правилам.

– То есть полно, всесторонне и объективно исследовать обстоятельства дела?

– Ты кодекса, что ли, начитался? Прямо наизусть выдаешь… Нет, просто я не хотел бы отправлять за решетку своего школьного товарища, пока у меня будет хоть малейшее сомнение в его виновности.

– А другого человека бы отправил?

Антон усмехнулся:

– Кто же тебе правду скажет? Но если ты думаешь, что у меня есть время и желание так скрупулезно разбираться с каждым уголовным делом, то ты ошибаешься.– Он помолчал и добавил.– Если ты действительно невиновен, то твоя прямая обязанность помочь следствию установить истину.

Я помотал головой, как бы уворачиваясь от его слов.

– Антон, Антон, я не собираюсь помогать тебе фабриковать обвинение против меня. Я не верю в то, что ты хочешь установить мою невиновность. В противном случае тебе придется меня выпускать, а два трупа зависнут в воздухе, и ты должен будешь искать настоящего убийцу, а это гораздо труднее. Так что, скорее всего, ты не обо мне заботишься, а о себе. Если в суде обвинение рассыплется, то брак-то твой будет. Не знаю, конечно, накажут тебя за это или нет, мне ваши порядки неизвестны, но уж во всяком случае не поощрят, это точно. Да, я понимаю, что окажись на моем месте какой-нибудь другой бедолага, из него уже давно бы вышибли признание и дело с концом. Поэтому я благодарен тебе, что со мной ты так не поступаешь. Поверь, я это не забуду. Но все разговоры «по душам» у нас с тобой будут только за дверями этого учреждения, на нейтральной территории. Свою позицию я достаточно ясно обозначил?

Он скривил губы.

– Вполне. Да все я понимаю, старик. Я уже и сам не рад, что связался с этим делом. Ну да ничего не поделаешь. Ладно, на сегодня все, мне уже пора бежать.

Он позвал конвоира, и меня отвели обратно в камеру. В этот раз она показалась мне даже уютной– тихое и спокойное убежище, защищавшее меня от совершенно непонятных событий. В принципе я даже не стал пытаться искать им объяснения, а просто повалился на тюфяк и долго лежал с закрытыми глазами, наблюдая за хаотичным потоком ярких образов, выплывавших из черной пещеры подсознания. Потом, чувствуя, что уже основательно продрог, я завернулся в одеяло, скорчившись наподобие эмбриона. Все тело болело и ныло, но по-крайней мере не было навязчивой идеи раздобыть кайф. Я смирился с тем, что взять его негде, и решил просто терпеть. Кто знает, может, это действительно мой шанс вырваться и стать свободным от дьявольской страсти? Я знал– Ангел прав, и от этой правоты мне было не по себе. Конечно, надо будет все обязательно обдумать, но сейчас на это нет сил. Я просто хочу отключиться от всего, забыть про боль, забыть про страсть, забыть про себя. Я просто хочу заглянуть в свою душу.

***

Старенький «фордик» неопределенного линялого цвета, порыкивая прогоревшим глушителем, не спеша катил в плотном потоке машин, двигавшихся в сторону новых микрорайонов. Продукт цивилизации далеких восьмидесятых, он практически уже не существовал ни для равнодушно бредущих пешеходов, ни для целеустремленных водителей, превратившись лишь в тусклый свет фар и габаритных огней в моросящей серой мгле да порой коротко вспыхивая красными стоп-сигналами. Ритмично постукивали «дворники», как бы нехотя разгребая капельки воды на ветровом стекле, обезображенном отвратительной паутиной трещин с правой стороны. Нудно поскрипывал дешевый пластик, и сиротливо болтались обрывки проводов в черном квадрате, где когда-то была магнитола. И отвратительный запах– смешанный запах сырости, старого трансмиссионного масла, переполненных пепельниц и прокуренной обшивки пропитывал все нутро этого автомобиля– призрака.

За рулем, брезгливо-небрежно придерживая его руками в тонких кожаных перчатках, сидел молодой человек, одетый неприлично чисто и дорого для такой колымаги. Неудивительно, что ему было явно не по себе в этом неуютном и грязном салоне, столь резко контрастирующем с элегантностью современных машин, к которым он так привык. Давно уже он не испытывал такого отвращения от езды– его раздражало буквально все: и неудобно расположенные педали, и механическая коробка передач, вынуждавшая делать массу лишних движений, и слабосильный двигатель, и пыль, толстым слоем покрывающая панель. Он чувствовал, как нервы его с каждой минутой взвинчиваются все сильнее и сильнее, негативная энергия словно раскручивается по спирали, захватывая своим движением все его существо. Он поймал себя на сильнейшем желании утопить в пол педаль газа, вырваться из общего потока, промчаться по встречной полосе, нарушить, разрушить, разломать, разбить… Ему потребовалось немалое усилие, чтобы взять себя в руки и попробовать успокоиться. Конечно же, это всего лишь мандраж перед серьезным делом, ведь в другое время он, наверно, достаточно спокойно отнесся бы даже к такому автохламу. При массе недостатков у «старичка» было и неоспоримое достоинство– машина была краденная, но в угоне не числилась по причине длительного отсутствия владельца, и как нельзя лучше годилась для намеченной цели.