Евгений Гиренок - Метанойя [litres самиздат]

Он глубоко вдохнул и резко выдохнул воздух, освобождаясь от распиравшего его раздражения. Потом достал из внутреннего кармана белый пластмассовый флакончик и вытряхнул из него на язык таблетку, ловко управляясь левой рукой. Через пару минут он почувствовал, что его словно отпустило: дурная энергия исчезла без следа, уступив место олимпийскому спокойствию, и окружающий мир мышино-серого цвета приобрел неуловимый розоватый оттенок.

Основной поток машин быстро редел– белые параллелепипеды новостроек плавно сменились разномастными домиками ближайшего пригорода, теряющегося в хвойном лесу. «Фордик» чуть прибавил скорости, опасливо шлепая лысой резиной по мокрому асфальту, но вскоре притормозил, когда показался сияющий щит: «Бар «Ярви» Открыто 24 часа». Не обозначив поворота, машина юркнула в направлении стрелки на короткую боковую дорожку и вскоре остановилась на автостоянке перед белым домиком с двускатной крышей, покрытой красной черепицей. Несколько автомобилей дожидались здесь своих хозяев– молодой человек бросил беглый взгляд на номера и довольно хмыкнул, убедившись в отсутствии каких-либо знакомых. Сейчас ему совершенно не требовались случайные встречи с ненужными людьми, хотя свидетели были просто необходимы.

Не глуша двигатель, он вышел из автомобиля и толкнул красивую темную дверь бара, привычно шагая в царящий за ней полумрак. Сладковатый аромат каких-то восточных трав переплетался с сигаретным дымом, потрескивали дрова в камине, за столиками тихо разговаривали немногочисленные посетители, ненавязчивый «хаус» струился из черных сетчатых колонок высококлассной аудиосистемы… Доли секунды человеку хватило, чтобы сразу ухватить взглядом всю обстановку маленького бара, на него еще никто не успел обратить внимания. Только высокий тощий бармен профессионально вскинулся на звук открывшейся двери. А дальше словно включился невидимый слайсер, нарезая кусок времени на тончайшие пластинки-мгновения. Пять быстрых коротких шагов к полированной стойке. Рука в перчатке, выхватывающая пистолет из наплечной кобуры. Удивление в глазах бармена, тут же сменяющееся смертельным ужасом. Вскинутые руки в тщетной попытке закрыться. Грохот выстрелов. Звон разбитого бокала. Красные пятна, расплывающиеся на белой рубашке. Громкий шорох и стук упавшего тела. Едкое облако кисловатого порохового дыма, расползающееся по залу. Парализованные страхом люди за столиками…

Стрелявший аккуратно положил пистолет на барную стойку и негромко пробормотал:

– Догони свою мечту, мон ами…

Потом без суеты повернулся и быстро вышел из бара. По-самолетному взревел мотор, и маленький «фордик» эффектно взвизгнув колесами в пробуксовке, в считанные секунды растворился в туманной мгле.

***

Почему мне не было страшно? Или я уже привык к трупам вокруг себя и еще один совершенно ничего не менял? Или я смирился с тем, что происходит нечто такое, чего я не в силах понять? Меня уже не поражала неестественная реальность сна– я просто лежал на своем матрасе с закрытыми глазами и прокручивал в памяти странное видение, заостряясь на отдельных деталях. Несмотря на потрясающую четкость и подробность вплоть до подлинного переживания всех эмоций, на это раз я точно знал– Эдварда я не убивал. Хотя бы потому, что заперт в камере и уже двое суток не принимаю никаких наркотиков. Просто у меня начались галлюцинации, вызванные абстинентным синдромом, и некоторые мои подсознательные неприязненные чувства к нему нашли вот такое отображение. Это все естественно, потому что состояние мое настолько отвратительно, что мне хочется просто немедленно умереть– может, хоть так избавлюсь от этого кошмара. И как ни крути, в начале всей цепочки моих злоключений стоит фатальный визит в бар «Ярви», а стало быть, в немалой степени здесь виновен и Эдвард. Конечно, наяву я не стал бы его убивать, но морду набил бы с превеликим удовольствием, если справился бы. И уж тем более не стал бы так пошло высказываться– «мон ами», надо же… Какой-то дешевый боевик напоминает– там всегда так высокопарно выражаются. До чего же пусто и тошно!

Господи, как я устал!– казалось, этот выдох шел из самой глубины души, безгласный вопль отчаяния, пронзительный в своей искренности. И я вдруг понял, что Господь– это не просто привычное и оттого не несущее никакой смысловой нагрузки слово, а самая реальная Личность, к которой вопиет душа моя. Господь мой и Бог мой, Иисус Спаситель, я очень хочу быть услышанным Тобой, я очень хочу слышать Тебя!

В порыве охватившего меня странного смешанного чувства– отчаяния от осознания всей своей мерзости и смрада накопившейся грязи и робкой, несмелой надежды на бесконечное милосердие моего Бога– я схватил синенькую книжечку и, наугад раскрыв ее, прочитал, с трудом разбирая мелкий шрифт: «Я есмь воскресение и жизнь, верующий в Меня, если и умрет, оживет; и всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек. Веришь ли сему?» Я почувствовал, как сердце мое буквально разрывается от наполнивших его слез, и рыдание вырвалось из груди:

– Верую, Господи! Прости и помилуй меня, грешного.

Грязный, темный, вонючий каменный мешок вдруг перестал существовать для меня, он попросту растворился в горячих ручьях слез, хлынувших из глаз и уносящих собой пустоту и отчаяние, боль и страх, гордость и злость. Трудно передать это ощущение– с души как будто слезла какя-то кожура, обнажив напрочь забытое чувство теплой тихой радости и умиротворения с неуловимым оттенком печали, какого-то неведомого томления; чувство столь тонкое, возвышенное и прекрасное, которое невозможно не узнать или спутать,– чувство прикосновения к Вечности. Трудно сказать, сколько это продолжилось– минуты или доли секунды, часы или века, для Вечности нет времени, для Вечности любое время– всего лишь ничтожный миг. Чудесная волна отступила, и я понял, что уже не смогу забыть её.

Снова раскрыв Евангелие, я погрузился в чтение, испытывая неподдельный интерес и жажду познания. Много, очень много мест мне были непонятны, но, улавливая их общий смысл, я не сомневался, что со временем откроется и остальное. Я настолько увлекся, что совершенно забыл обо всем внешнем, мне не хотелось ни есть, ни пить, и даже про сигареты я не вспоминал, что само по себе уже было удивительно.

Вдруг резко громыхнул замок и тяжелая дверь широко распахнулась. В камеру буквально ворвался Сергеев, а из-за его спины удивленно выглядывал дежурный контролер. От неожиданности я прямо подскочил на своем матрасе:

– Что случилось, Антон?

Он в ответ застонал, или мне это только показалось?

– Вставай, пошли быстрее. Мне с тобой нужно поговорить.