Евгений Гиренок - Метанойя [litres самиздат]

– И где же, по-твоему, мой мир?

– Да где угодно. Можешь поострить свой собственный, и только от тебя зависит, каким он будет. А можешь вернуться туда, где тебе по душе. Я, например, знаю одну маленькую девочку, которая работает медсестрой и страстно желает тебя увидеть. Конечно, она законченная наркоманка, но пару лет еще протянет запросто.

Я чуть было не заорал:

– Да ты в своем уме? О чем ты говоришь?

– Да все о том же. Помнишь фильм такой тупой про Горца– там всегда говорили: «Должен остаться только один». Каждый достоин того, чего он достоин.

Он громыхнул коробкой с «мечтой»:

– Вот билеты в другие миры, а уж конечный пункт ты выбираешь сам.

Я раздраженно вскочил:

– Ты предлагаешь мне пить эту дрянь?

Он с деланным удивлением приподнял брови:

– Давно ли ты стал говорить так? После того, как сам все запутал до такой степени, что уже невозможно по-другому? Ты дурак, у тебя все равно выбора нет. Ты не сможешь решить ни одну проблему и уже утром будешь чухаться в подвалах федеральной службы. Это твой единственный шанс.

– Я могу уехать в Голландию…

– Ты определенно идиот… Ты привык попросту убегать от проблем, а не решать их. Но поверь, это не тот случай, когда такое проходит.

Он открыл коробку и достал одну слезинку.

– На, проглоти ее, мон ами.

Я заорал.

– Да пошел ты! Я не буду ее пить!

Он поднялся и невозмутимо пожал плечами:

– Тогда мне придется тебя заставить…

Одним прыжком я подскочил к нему и нанес сокрушительный удар в челюсть, но тут же сам покатился по песку от не менее сильного удара. И как ему удалось увернуться? Мозг с трудом удерживал реальность, в голове шумело, перед глазами все плыло, как в тумане. Я почувствовал, что на меня навалилась сильная тяжесть и жесткая рука сдавила горло. Задыхаясь, я широко раскрыл рот, судорожно пытаясь вдохнуть, и вдруг ощутил, как слезинка «хрустальной мечты» упала на язык. Горло тут же опустило, и, с шумом вдохнув живительный воздух, я невольно проглотил наркотик. Отчаяние, враз охватившее меня, вдруг придало сил, и я беспорядочно замахал руками, силясь попасть в ставшее ненавистным лицо. Мой противник даже особо не пытался уворачиваться и только крепче прижимал меня к земле. Я изловчился и сжал ему шею, но тут же почувствовал, как он тоже схватил меня удушающим приемом и изо всех сил сдавил мне горло.

Мы катились по земле, били друг друга, царапались и кусались, и во всем этом уже не было никакого смысла, потому что «мечта» была проглочена. Я уже не чувствовал боли, не разбирал, куда бью и куда получаю удары, во рту все пересохло, и судорожное дыхание буквально раздирало мне горло. Наши тела сплелись, пытаясь взять друг друга на болевой прием, так что невозможно было разобрать, кто есть кто. И странный туман все больше окутывал мое сознание, словно накрывая его темным капюшоном. Где-то на краю реальности вдруг послышался шум бегущих по песку людей, и чей-то голос, похожий на голос Эрика, нервно приказывал:

– Всем не двигаться! Федеральная служба безопасности! Вы арестованы!

Взгляд на секунду сфокусировался на фигурах Эрика и Аниты, наклонившихся над нами и растерянно всматривающихся в наши лица, но тут же картина исчезла. Молнией пронеслась мысль:

– Да пошел ты, козел!– и я провалился в беззвучную кромешную тьму.

***

Прямой, как стрела, асфальтовый хайвей протянулся через пустыню до самого края земли. Огромное раскаленное солнце ослепительным прожектором било прямо в глаза, низко нависнув над самым горизонтом. Сухой горячий воздух врывался в открытое окно, обжигая лицо своими прикосновениями. И ни одной живой души вокруг на многие сотни километров, ни одной машины, встречной или попутной– вообще ничего, только пустыня. И мой черный «ягуар», утомленно замерший на песчаной обочине.

Я докурил сигарету и выбросил окурок на дорогу. Потом, подобравшись, поудобнее устроился за рулем и тронул клавишу стеклоподъемника. Тонированное стекло бесшумно поползло вверх, отрезая меня от адской жары пустыни, и тут же заработал кондиционер, наполняя салон блаженной прохладой. Низко зарокотал проснувшийся двигатель, приглашая продолжить путь. Дождавшись, пока в динамиках взорвутся первые аккорды моей любимой песни «California», я опустил солнцезащитный щиток и перевел рычаг «автомата» в положение «Drive».

California love… Утопив педаль газа в пол, я почувствовал, как меня вдавило в сиденье, и серая лента шоссе с шумом бросилась под колеса. «Ягуар» выпрыгнул с обочины и быстро набирая скорость, помчался прямо на огромный красный диск заходящего солнца.

Это был тот самый мир, который я тщетно пытался найти. Мир без людей, их шумных и грязных городов, мир, в котором нет ничего, кроме нескончаемой прямой и ровной дороги. Дороги в вечность. И я знал, что должен мчаться по ней, потому что других дорог в этом мире нет. Здесь нет времени, нет расстояний, нет начала и нет конца. Здесь нет жизни и нет смерти. Есть только дорога, и мое дело– ехать по ней, сам не зная куда. Бесконечная песня, бесконечный припев, бесконечная кода… Вечность, ставшая вдруг реальностью.

Впереди внезапно вспыхнули фары быстро приближающейся машины. Стрелка спидометра моего «ягуара» застыла около цифры 200, но казалось, что встречная машина просто летит. На фоне полыхающего солнца она казалась просто чудовищно огромной, но я не усомнился, что это всего лишь рефракция. Даже не приглядываясь, я узнал эту машину– черный «форд-мустанг», да другой тут и быть не могло. Я коротко вздохнул– даже на пороге вечности мне не удастся освободиться от раздирающих меня противоречий. Мне никуда не деться от самого себя, от собственной грязи и мерзости, от собственного безумия.

Я вдруг понял, что дорога слишком узка для двух машин и нам никак не разъехаться. Я не сверну в сторону, ни за что не сверну, но я знал и то, что и черный «мустанг» не свернет. Такое я видел только в кино. Дуэль. Наши машины сближались с поистине фантастической скоростью. Вжавшись в кресло и уперевшись руками в руль, я тоже включил дальний свет фар и резко нажал педаль газа. Кик-даун! «Ягуар» мощно прыгнул вперед и стрелка спидометра поползла к двумста сорока. Вместе с возросшим ревом мотора увеличилась и громкость музыки и буквально разрывалась, превращая салон в эпицентр землетрясения. California love! Напряжение достигло своего апогея, когда нервы уже на пределе возможностей, и выплеснулось наружу в истошном крике, вырвавшемся из перекошенного рта.

Яркая вспышка, как тысяча огненных солнц, мгновенно сожрала все вокруг, и тут же мир провалился в страшную ледяную черноту, хищно разверзшую свое чрево. И не стало ничего…

***

Жуткий могильный холод ледяными тисками сжимал все тело, и я даже не мог пошевелиться от боли. Сознание возвращалось какими-то обрывками, фокусируясь на отдельных деталях и пытаясь ухватить цельную картину. Тихий плеск воды… Холодное дуновение ночного ветра… Шорох песка… Чье-то смрадное дыхание, алкогольный перегар… Голос Аниты, какой-то севший и глухой…