Евгений Гиренок - Метанойя [litres самиздат]

– Посмотри, может, он уже коньки отбросил?

Перегарное дыхание стало ближе, кто-то наклонился к самому моему лицу. Потом шепеляво ответил голосом, похожим на Эрика.

– Похоже на то. Лежит– не дышит.

Анита сказала:

– Глянь, какая у него тачка. Похоже, он лаве упакован нормально.

– Че, пошмонать его?

– Ага, глянь, че там у него есть.

Я почувствовал, как чьи-то руки ощупывают карманы куртки, и сквозь зубы выдохнул.

– Убью, на фиг!

Обладатель перегарного дыхания от неожиданности тоненько вскрикнул.

– Ой-ой-ой! Он живой!

Я открыл глаза и рывком сел. Две темные фигуры в ужасе отпрянули, собираясь рвануть отсюда, и я резко прикрикнул.

– Стоять на месте!

Они послушно замерли, и в тусклом свете почти прогоревшего костра я попытался разглядеть их. Это были мужчина и женщина самого что ни на есть хрестоматийного типа бомжей, в грязных лохмотьях невообразимого вида. Они были очень похожи на Эрика и Аниту, вернее– на их уродливые гротески, старые, пропитые и безобразные. Я молча смотрел на них и чувствовал, что мой мозг совершенно отказывается работать. Я даже не знал, что сказать этим людям. Они так же молча и с явной опаской смотрел на меня. Я не нашел ничего лучшего, как на ощупь вытащить из кармана какую-то купюру, и, протянув им, процедил:

– Возьмите и валите отсюда.

Они растворились в ночи так быстро, что я даже засомневался, были ли они вообще. Собравшись с силами, я с трудом поднялся на одеревеневшие от холода ноги и, как на ходулях, доковылял до машины. Но, усевшись за руль, обнаружил, что в карманах нет ключа зажигания. Пришлось вылезать обратно и чуть ли не на коленях ползать вокруг, ища на песке брелок. К моему счастью, он оказался почти на том же месте, где я до этого валялся,– очевидно, выпал из кармана. Я чувствовал, что если сейчас же не согреюсь, то умру от пронизывающего все тело с головы до ног холода.

Включив отопитель на полную мощность, я повернул все дефлекторы в свою сторону и подставил лицо плотным струям быстро теплеющего воздуха. Минуты через три-четыре салон заметно прогрелся, и я понял, что спасен. С каким-то ненормальным радостным воодушевлением я поглаживал руль, смотрел на приборы, трогал сиденья, как бы пытаясь закрепить в сознании чувство реальности. Со мной все в порядке! Я жив и здоров! Я на пляже в Песках! Я живой!

Меня вдруг забила крупная дрожь– тело начало отогреваться, немного оттаяли нервы, а в памяти начали выплывать разрозненные фрагменты произошедшего со мной. Охватить все разом не получалось, да я и не старался– за последнее время окружающая меня реальность менялась столь часто, что я уже был не в состоянии как-то осмысливать ее, а просто плыл по течению. И сейчас меня радовало даже то, что я нахожусь в своей совершенно настоящей, такой же как и всегда, машине. И я буду здесь, даже если окажется, что все остальное– не более чем сон.

Сон! Неужели все эти чудовищные метаморфозы, убийства, тюрьма, двойник– всего лишь сон? Я тупо посмотрел на часы– начало второго. А во сколько я сюда приехал?

Полдвенадцатого? А может, полдевятого? Мозг словно заржавел– с таким трудом там перекатывались тупые ржавые мысли. Визг металла по металлу, грохот, стук и скрежет были такими, как на железнодорожной горке во время формирования грузовых составов. Одно я понимал совершенно ясно и отчетливо– любое логическое построение, которое мне удастся сейчас сделать, все равно окажется лишь бредом. Поэтому единственное, что мне остается – это потихоньку выбираться отсюда и ехать в сторону города. А там видно будет.

Похлопав себя по карманам, я поискал сигареты, но не нашел– наверное, тоже выпали. Но идти их искать у меня не было ни сил, ни желания– даже сама мысль выйти из машины в открытый космос ночи пугала меня до глубины души. Кто знает, чем это может обернуться? Я открыл бардачок, где обычно держал пачку-другую сигарет, но там оказалось пусто. Как назло, тут же со страшной силой захотелось курить. Удивительное дело– сначала я хотел закурить просто по привычке, сигарета помогает мне сосредоточиться и успокоиться, но как только оказалось, что курить нечего, организм взбунтовался. Все в точности так же, как и с наркотиками: очень быстро они становятся большей частью твоего существования, не принося никакого кайфа, а лишь проблемы, проблемы, проблемы.

Выдвинув пепельницу, я порылся в ней и, найдя окурок подлиннее, с наслаждением прикурил. Потом включил фары и, осторожно развернувшись на песке, покатил в сторону города.

Мир, такой привычный и знакомый, вдруг приобрел особенную резкость, словно с глаз упали какие-то дурацкие очки, искажавшие действительность. Вроде бы все осталось таким же– та же дорога, тот же лес, те же небо и звезды– но гораздо отчетливее, понятнее, ближе и роднее. Я с удивлением поглядывал по сторонам, недоумевая, как раньше не замечал строгой, разумной красоты во всем, что меня окружает. Наверное, на самом деле все действительно просто. Есть Бог, и есть люди. И не Бог создан для людей, но люди созданы Им и для Него. И человек сотворен по образу и подобию Бога– как перчатка является подобием руки. Но сама по себе перчатка ничто, в ней нет смысла, если нет руки– только рука ее делает нужной и полезной. И человек без Бога– ничто, и даже меньше, чем ничто, ведь только Бог наполняет жизнь подлинным смыслом и содержанием. И та бесконечная пустота в душе– она для Бога, только Он может заполнить ее…

Странное состояние. Я не мог бы с точностью передать его словами, я даже не понимал, потерял я что-то или нашел, забыл или вспомнил. Как будто маленькое пульсирующее пятнышко вдруг ожило в груди, источая короткие волны тепла и противостоя окружающей ледяной тьме,– как тлеющей внутренним светом уголек ночного костра, как горящая восковая свеча в осеннем тумане. И это маленькое пятнышко света согревало душу и пробуждало в ней надежду на лучшее, надежду на то, что я буду жить. И такими нелепыми, такими горделивыми, напыщенными и глупыми показались мне какие-то прежние философские концепции. Мудрствования о тайнах мироздания, рассуждения о нравственных ценностях– все бессмысленно и смешно без Бога, как перчатка без руки.

Где я видел эту картину? Странник. Добрый и скромный стоит у наглухо закрытых, успевших зарасти колючими плетями дверей и тихонько стучит… «Се, стою у дверей и стучу». Он надеется, что Ему откроют, Его узнают. Но в доме вовсю орет музыка, которую старается перекричать телевизор. В доме ссорятся и выясняют отношения сразу несколько человек. В доме все озабочены миллионами проблем– и личных, и глобальных. Возможно, Страннику и отворили бы, ведь люди в доме не настолько злы и безжалостны, но вся беда в том, что тихий стук никто не услышит.