Татьяна Филатова - Пансион благородных девиц [litres самиздат]

– Чего вы все от меня хотите? – он старался не кричать. Невзирая ни на что, он боялся напугать Оливию – окно их комнаты выходило как раз на то место, где он сейчас стоял.

Восемь костлявых рук поднялись и стали выкручиваться в давно сгнивших суставах, чтобы указать своими длинными темно-коричневыми пальцами в сторону кованных ворот. Генри с ужасом смотрел на мертвецов, чьи левые руки были выкручены назад.

– Я не уйду без нее, – сказал он. – Оставьте нас в покое. Мне не нужен ваш дом. Я закончу работу и уйду.

– Не уйдешь, – с трудом выговорил болтливый мертвяк. – Она не даст.

– Кто? Женщина в черном платье? Это была Абигейл, я прав? А кто вы?

– Иди или останься, – болтающейся челюстью произнес мертвец в рубашке, – гробов хватит.

– Гробы в склепе? – спросил Генри.

– Уходи.

Скрежет. Да, точно, это был скрежет. Генри обернулся и увидел, как со стороны кладбища к нему навстречу идет еще один неживой. Он выглядел иначе: ровная походка, идеальная осанка, темные брюки, пиджак и… лопата. Он волочил за собой лопату, и та скрежетала по каменной дорожке. Мужчина не мог быть живым: на этой вечеринке кроме как для Генри, больше нет места тем, кто еще дышит: Генри был в этом уверен, однако выглядел тот странно: его костюм явно не принадлежал этому веку. Мужчина приближался все ближе, Генри посветил ему в лицо фонарем: темные волосы, благородные черты лица, прямой нос и гордо поднятый подбородок, кожа была серо-белой, но все еще оставалась на своем месте. Кажется, эту физиономию Генри уже встречал в галерее…

– Да сколько же вас здесь? – крикнул он и снова повернулся к восьмерке мумий. Теперь они тоже выглядели иначе: одежда не была грязной, под кожей на теле имелся подкожный жир и даже, пожалуй, мышцы, глаза были на месте: мутные, пустые глаза на фоне бледной мертвой кожи. Художник молниеносно изучил все восемь лиц, отметил, что джинсы Джонатана не так давно вышли из моды, как и его кроссовки, а такие туфли, какие были надеты на «болтливом» парне, никто не носит уже лет так двадцать пять-тридцать.

– Вам не выгнать меня! – крикнул он.

После этого лопата с гулом врезалась в его голову, болезненно задев висок и затылок.

Занавеска шелохнулась.

– Как ты мог? – кричала Оливия. – Ты же знаешь, как много для меня значил этот цветок!

Генри отчаянно не понимал, что происходит. Крик Оливии словно шел откуда-то издалека. Словно он, молодой художник, находится в аквариуме, в воде, а кто-то кричит ему снаружи.

Но он был не в аквариуме. Он лежал во дворе дома на дорожке из гравия у самой клумбы, рядом лежала лопата (лопата! – вспомнил Генри), а вокруг была рассыпана земля. Черная такка была снова вырвана с корнем.

– Оливия, я не… – пытался пробормотать он.

– В прошлый раз это тоже был ты? – не унималась девушка.

– Что? Ты о чем? – Генри все еще не до конца понимал, что происходит.

Во двор вышла Кларисса и ухватилась за голову (слишком переиграно – отметил для себя Генри). Он все еще лежал на земле, даже не пытаясь подняться – понимал, что это дастся ему нелегко.

Голова гудела то ли от удара лопатой, то ли от крика Оливии.

– Это был не я, – смог наконец внятно произнести он.

– А кто же тогда? – закричала Оливия.

– В прошлый раз, – Генри смог сесть, – все указывало на Викторию, но ты рьяно защищала ее. Чего же теперь, не успев меня выслушать, обвиняешь меня? А, любимая?

– О Боже, у тебя кровь! – Оливия резко сменила гнев на милость. – Кларисса, смотри, у него голова в крови!

Кларисса подошла ближе, подняла лопату, рассмотрела ее – на лопате тоже был след от крови.

– По-вашему я сам долбанул себя ею по голове? – спросил Генри.

– Откуда она здесь? – спросила Кларисса.

– Дружок Джонатана принес, – Генри сплюнул грязь изо рта, – кажется, во-он оттуда, – он указал пальцем в сторону деревьев, что росли за домиком Виктории.

– У тебя бред, – сказала Кларисса.

– Я промою ему рану, – вмешалась Оливия.

– Нет, благодарю за помощь, – Генри попытался встать, – но я сам.

Оливия помогла ему подняться.

– Света все еще нет, а значит, не работает ни бойлер, ни насос, – сказала Кларисса. – Сегодня придется отложить написание портрета. Я поеду в город за электриком.

– Нет-нет-нет, – Генри замахал головой, отчего ему стало не по себе, – я планирую завтра же уехать отсюда.

– К сожалению, не выйдет, – ответила женщина, – сегодня пасмурно, а в доме нет света. Писать картину при свечах – это прошлый век.

– Я бы даже сказал: позапрошлый, – ехидно улыбнулся он.

– Оливия, – Кларисса строго посмотрела на девушку, – помоги Генри вернуть нормальный облик, а я пока отлучусь. Виктория, прошу, посмотри, что еще можно сделать с цветком… Если уже ничего, то выбрось его.

– Куда убрать лопату? – спросила Виктория.

– Туда, где она и должна быть, – сказала Кларисса.

– В склеп, – уверенно добавил Генри, продолжая ехидно улыбаться, – где стоят девять гробов.

–Уведи его, – раздраженно сказал Кларисса. – И сделай ему компресс. Твой жених не в себе.

– Да, я не в себе, милая, – сказал Генри Оливии, когда они поднимались по ступеням на второй этаж.

– Я не узнаю тебя! – раздраженно ответила девушка.

– Ты меня не узнаешь? – рассмеялся Генри. – А что же тогда с тобой? Ты ведешь себя так, словно мы чужие, словно ты боишься показать свои чувства при Клариссе. Или никаких чувств нет?

– Генри, ты несешь бред. У тебя сотрясение.

– Да, у меня сотрясение! – оживился он. – Мне надо в больницу! Срочно! Отвези меня в больницу или вызови врача.

– Не думаю, что все настолько плохо… – ответила Оливия, укладывая Генри на постель. – Тебе надо просто отлежаться.

– Ты за меня совсем не переживаешь? – издевательски грубо спросил Генри.

– Переживаю, именно поэтому я сейчас тебя переодену и обработаю рану на голове, – спокойным голосом, без привкуса обиды ответила девушка.

– Лив, – Генри сел на кровать и взял Оливию за руку, – давай уедем. Сегодня, сейчас. Я допишу портрет и без Клариссы, осталось немного. Я потом вышлю его ей. Пожалуйста, давай уедем.

– Мы не можем, – ответила Оливия, – нельзя так с ней. Она не виновата в том, что с тобой происходит.

– А что со мной происходит? – Генри приподнял бровь, посмотрел на девушку. – Ты знаешь, что со мной происходит? Объясни мне, потому что я не знаю, что!

– Отдыхай, – после небольшой паузы ответила она. – Я поеду с Клариссой. Может, найду тебе врача, который согласится приехать в дом.

– Ты уверена?

– Я попробую…

Какое-то время он лежал в полной тишине, глядя в балдахин, нависающий над кроватью. Генри пытался обдумать все, что с ним произошло и понять наконец для себя: сошел он с ума, или в этом доме все же творится что-то неладное.