Ирина Андрианова-Голицына - Потерянные ключи [litres самиздат]

Постепенно моя Тася и та, другая, все больше сливались. Побыть с моей Тасей становилось невозможно: вторая вскоре являлась и вступала в свои права. Помимо глобального несоответствия идеалу, у меня обнаружились и мелкие недостатки. Например, я никак не мог закончить ремонт в двух комнатах. Собственно, я вообще ненавидел и боялся этого слова, но Тася запланировала, и отказаться было нельзя. Три месяца я клеил обои с черепашьей скоростью (зато, надо сказать, качественно), поэтому в итоге для остальных помещений были приглашены таджики. Правда, они справились быстро. Не хватило денег только на одну, дальнюю комнатку: она, к моей радости, была отложена на неопределенный срок, и поэтому пока что оставалась уютной. Судьбу стен и полов скоро повторила и мебель. Приземистые стеллажики, узкие кровати, письменный стол со столешницей, обтянутой крашеной тканью, и другие приятные вещи ее бабушки (квартира досталась Тасе по наследству) были безжалостно вынесены на помойку. Взамен их в «Икее» была закуплена новая мебель, после чего вся квартира, за исключением дальней комнатки, превратилась в оживший каталог. Наверное, эта реформа оказалась последней каплей для Таси. В новую красивую квартиру я не вписывался. Как я уже говорил, природа создала меня не слишком совершенным. Здесь же было сплошное совершенство, включая и саму Тасю. Кроме, повторяю, той маленькой комнатки – туда были стащены мои туристские вещи и книги. Мне удалось спасти от помойки несколько книг тасиной бабушки: так, я уверил Тасю, что за партитуру «Фауста» 1899 года издания можно будет выручить большие деньги. Особенно если подождать еще 50 лет.

При этом за все время совместной жизни мы ни разу не поругались! Я старался вести себя как можно тише, чтобы лишний раз не умножать тасины горести (ведь я понимал, что не подхожу ей), а она, к ее чести, считала скандалы вульгарными. Зато у меня обострился нюх: я научился угадывать малейшие изменения ее настроения. Несколько раз я робко пытался узнать ее мнение: не стоит ли мне, например, все-таки поискать комнату (а может, удастся вернуться и в свою прежнюю квартиру?). Но она скорбно улыбалась и великодушно отвечала «нет». Со стороны могло показаться, что ради жилья я готов пойти на любые унижения. Но как-то раз я понял, что час настал. В тот вечер Тася ответила на мой вопрос по-другому. «Думаю, сейчас ты вряд ли найдешь что-то приличное», – сказала она. Тем самым невольно созналась, что отныне держит меня только из сочувствия. Я знаю, что она не хотела так говорить. Это вырвалось само. Днем, на работе, я обдумал ее слова. И понял их причину. Странно, что не догадался раньше. Просто у нее наконец-то появился тот, кого она так ждала и кого заслуживала. Еще за месяц до того я заметил, что она запостила у себя «Вконтакте» фотографии из Павловска – она с компанией однокурсниц и еще каких-то знакомых. Я с ними не ездил: меня не позвали и я, конечно, не напрашивался. На фото, кроме Таси, были еще три девушки – ее ровесницы, одна дама лет 40 (как я понял из рассказов – оптимистичная и остроумная старая дева, любительница потереться около молодежи), и двое молодых людей. Один – как будто бы бой-френд одной из девушек, другой – вроде как пока ничей, что, несомненно, наполняло сердца тасиных незамужних подружек надеждами. Тасино, видимо, тоже. Конечно, это тоже был еще не идеал: респектабельности в нем пока что не было, он был похож на что-то среднее между начинающим художником-концептуалистом (это те, которые не рисуют, а устраивают всякие эпатажные акции) и подающим надежды университетским математиком. Но в отличие от меня он, конечно, вдохновлял. Он был изысканно худощав, как гуттаперчевый мальчик из купринских цирковых рассказов, имел большие, карие, чуть вытянутые к уголкам глаза, которые смотрели с обещанием ума и романтической грусти. Вобщем, для женщин это было, безусловно, привлекательное лицо. Вообще в нем было много женского: белая кожа, маленький рот с тонкими губами, красиво очерченные, точно нарисованные, брови. Но это его не портило. А то, что он не был похож на расхожие типажи мужчин-красавцев, только поднимало, я думаю, его цену в глазах изысканных ценительниц. На одной из фотографий они снялись вместе – Тася и этот парень. Казалось бы, в этом еще не было ничего предосудительного, но меня уже тогда что-то кольнуло. Хотя я и не понял сразу, что. А теперь вспомнил, сопоставил все факты и удивился, почему я не понял сразу.

Понятно было, что у них пока зашло не очень далеко. Наверняка зашло намного ближе, чем Тасе хотелось бы. Но она вся уже была устремлена мыслями в ту сторону и жадно ловила любую надежду. Как я понял по ее кратким ремаркам, Николай (его вроде бы называли полным именем, на западный манер) пока что скармливал ей нехитрую девичью смесь из буддийской философии и поверхностного мистицизма в духе Костаньеды. Мне всегда казалось, что мои попытки вовлечь Тасю в познание были серьезнее, но увы – ее влекло сейчас не содержание, а форма, а форма эта имела карие глаза лани. Не знаю, какой у него был голос. Но, должно быть, его высокомерно-небрежные интонации Тасю околдовывали. Я все это понимал, и понимал также, что ничего не могу поделать. Мои интонации никого не околдовывали, мои попытки пускаться в рассуждения – пусть они даже заслуживали внимания не меньше, чем николаевские – утомляли. И как назло, похоже, гуттаперчевому математику понравились результаты его воздействия. Он даже соблаговолил потратить на Тасю немного своего драгоценного времени. Пару раз я застал ее за длинным телефонным разговором. Судя по счастливой улыбке и неуклюжим попыткам умно отвечать – это был разговор с ним. Переписки «Вконтакте» я не нашел – видимо, опасаясь, что я могу ее увидеть, она все удалила, хотя раньше меня нельзя было заподозрить в чтении чужих писем. Впрочем, раз я все-таки залез в ее ноутбук, значит, опасения Таси были не напрасны. Право, я сам не ожидал, что смогу так поступить. Именно то, что я там ничего не обнаружил, огорчили меня больше всего. Значит, Тася знает, что это уже никак не может сойти за безобидный флирт.

Я по-прежнему приходил вечером домой, радостно объявлял, что принес лакомства – какие-нибудь булочки с кремом или клубнику. Тася выходила и вежливой улыбкой благодарила («ну что ты, не стоило»), но я хорошо видел, что она лишь отбывает повинность. Ритуал день ото дня сокращался, она все быстрее возвращалась к себе, к ноутбуку, телефону или маникюру, а я долго сидел на кухне, жуя принесенный с собой магазинный салатик и раздумывая, будет ли удобно, если сегодня я засижусь за своим компом допоздна и естественным образом лягу спать в гостиной на диване. Это было бы самым логичным, ведь меня давно никто не приглашал в спальню, но вот в чем загвоздка: в этом случае мой статус здесь становился непонятным. Ведь если я уже и сам не претендовал на спальню, то самое лучшее, что мне следовало сделать, это немедленно переехать.