ДИКИЙ НОСОК - Расходный материал

Представляя эту парочку голыми в постели, совершающими положенные телодвижения даже в самой стандартной миссионерской позе, Маша давилась со смеху прямо на уроке музыки. За что однажды даже была выгнана с него за дурносмешность без причины, которая, как общеизвестно, признак дурачины. Неужели тощий поклонник Маргариты Родионовны способен запрокинуть её голову, со страстью впиваясь поцелуем в губы, как показывают в бразильских сериалах, а она стыдливо опустить ресницы и потерять сознание от восторга? Да он её центнер живого веса просто не удержит.

А вот представить Маргариту Родионовну в домашнем халате и с пластмассовыми барашками бигуди на голове, с силой помешивающую кипятящееся в тазу белье, а её кавалера, курящего на балконе в трениках и застиранной майке-алкоголичке, очень даже могла. Эта чудная пара могла бы лениво переругиваться о невынесенном мусоре или грязных ботинках, но никак не ласкать друг друга, прижимаясь распаленными телами.

Потом у Маши вошло в привычку, вынужденно оказываясь в обороте у какой-нибудь неприятной мелкочиновной особы женского пола, как-то стервозная кондукторша или сволочная кадровичка, представлять их во время занятий любовью. Как ритмично покачиваются их головы, издавая соответствующие занятию звуки, как колышутся волнами необъятные груди и попы, сколь нелепо выглядят задранные вверх ноги. Обычно получалось очень смешно, а пережить неизбежное общение с неприятным человеком – проще.

Маша и сама всегда боялась выглядеть во время секса смешно и нелепо. Поэтому обычно сдерживала свои порывы, словно смотрясь непрерывно в зеркало, как она выглядит со стороны. Но сегодня то ли алкоголь оказал на нее благотворное влияние, то ли изголодалась она по мужику (а после Паши никого у нее и не было), но Маше было абсолютно все равно, что на животе у неё складочки, на бедрах растяжки, а на попе целлюлит. Так упоительно было обхватить его ногами и двигаться в едином ритме, не думая вообще ни о чем. Зато потом, когда Миша шумно засопел, привалившись коротко стриженной головой к ее плечу, мысли немедленно зароились в голове, словно пчелиный рой по весне. Будучи не в силах очистить от них голову, Маша смотрела в черное небо за окном.

Устав от бессмысленных попыток уснуть, она аккуратно выползла из-под тяжелой Мишиной головы, накинула халат и на цыпочках пошла на кухню. Алкоголь уже напрочь выветрился из головы. Бесцельно постояв в темноте у окна, Маша тяжело вздохнула, включила свет и открыла злополучную коробку. Замызганная ученическая тетрадка лежала сверху и прикасаться к ней было страшно, точно к ядовитой змее. Оттягивая неизбежное, Маша поставила чайник, выудила из желтой коробки чайный пакетик, бросила его в кружку. Потом устроилась на узком диванчике, поджав мерзнущие ноги, и погрузилась в чтение.

Дело было в том, что во время постельных игр с Мишей её осенило. Путаная и сумбурная материна писанина в тетрадке больше не казалась горячечным бредом. Маша нашла в ней смысл. Забытый чайник гневно сопел, исходя паром и подпрыгивая, неудобно поджатые ноги затекли, раскрытая тетрадка лежала на столе, а Маша сидела, уставясь в одну точку. Все было просто и понятно. Удивительно, что мать не догадалась. Впрочем, ведь у нее не было того, что есть у Маши: урны с прахом и расшалившегося ребенка. Знание придавило Машу к кухонному диванчику.

Она вспоминала мать. За много лет злость, испытываемая ей к матери, проросла в Машу, пустила корни и так прочно обосновалась, что она никак не могла начать думать о матери иначе, чем через призму многолетней озлобленности.

Маленький районный городок. По сути – большая деревня. Полтора десятка пятиэтажек теснились в так называемом центре, окружая рынок и несколько административных зданий. Вокруг же свободно рассыпались частные дома с садами и огородами. От деревни городок можно было отличить лишь по машине представительского класса у районного руководителя и, как следствие, асфальтовому покрытию дорог для этой дорогостоящей игрушки.

По весне, когда деревья в садах окутывались бело-розовой дымкой, городок становился даже живописным. Но ненадолго. Цветочная нежность опадала, и городок превращался в унылую деревню с пыльными обочинами, свободно шляющимися повсюду курами, скукой и беспросветность, лопухами и крапивой.

Мать это сонное местечко устраивало полностью. Она спряталась здесь, точно лягушка в болоте. Теперь Маша понимала почему. Мать работала поваром в районной больнице, держала кур, уток и внушительный огород. Жила, как все. Мужчин рядом с ней Маша не видела никогда, даже отца своего не знала. Мать родила её поздно, «для себя» как говорят сейчас. Книг мать не читала, газет тоже. Шумных посиделок не любила, гостей не привечала. Пусть академическим умом Надежда Михайловна Бояринова не обладала, но житейской мудрости вкупе с животным страхом спрятаться ей хватило.

Машино желание поступить в институт мать поначалу встретила в штыки. Зачем мол, высовываться? Здесь тебе чем плохо? Но Маше было плохо. Вырваться из этого сонного болота в настоящую жизнь – многолюдную, суетливую, бьющую ключом, вечно спешащую куда-то на цокающих каблучках со стаканчиком «кофе с собой» было её заветной мечтой. А если не удрать сразу после окончания школы, то можно увязнуть здесь навеки, обрастая детьми, хозяйством и лишними килограммами.

В конечном итоге все получилось: большой город, институт, шум, суета и каблуки. На «кофе с собой» Маша денег не тратила. Но прошлое нагнало её бумерангом и стукнуло по голове. В буквальном смысле. Мать мертва. И теперь разбираться со всем придется Маше. Да она уже и поняла почти все. И как именно колдовать (словечко даже мысленно звучало дико) с помощью праха матери поняла благодаря Лизиной неловкости, разбившей злополучную урну. Тогда они обе оказались усыпаны им, вдохнули и даже глотнули останков родительницы. Маша до сих пор с содроганием вспоминала, как прах матери скрипел у нее на зубах, а она пыталась избавиться от него, заедая печенькой.

А потом понеслось. Несчастный случай с Галиной Степановной, смерть Зинаиды, внезапное повышение – все произошло в течении нескольких дней после этого. И снег. «Да нет, этого уж точно не может быть,» – отмела эту мысль Маша. – «Чтобы над городом почти неделю непрерывно валил снег нужно наколдовать целый циклон, неподвижно висящий в одном месте, а потом в течении четверти часа развеять его без остатка. Такого точно не может быть, потому что не может быть никогда.»

Конечно, лучшим способом во всем убедиться был повторный эксперимент. Но при мысли попробовать на зуб останки матери еще разок, Маша брезгливо скривилась.

С этим чудным выражением лица и застал её Миша. Кухоньку уже заволокло паром от бесчинствующего на плите чайника, окно запотело. А Маша, поджав под себя ноги, обняла себя руками за плечи, словно пытаясь защититься от чего-то.