Сесиль Монблазе - У коленей Ананке

Каждая из женщин в помещении имела свою особую палату, хотя изредка во время неспешных прогулок по парку они пересекались. А впрочем, большинство из них прекрасно друг друга знало, ведь им надлежало потом переселиться всем вместе в женские казармы, которые располагались через дорогу от мужских. Ранним утром некоторые из них еще соблюдали расписание, просыпаясь от звонка будильника, занимаясь йогой и выпивая немалое количество чашек кофе, которые им носили дружественными им медсестры, которых позже ругали врачи в небольшой комнате на четвертом этаже, и прямые трансляции оттуда постоянно поступали на больничный дисплей. К сожалению, сама жена Яра ленилась, как и ее соседка, вторая девушка на празднике плодородия, которой, если верить слухам, выпало второе после нее место по качеству крови – но первый по красоте из присутствовавших мужчина. «Боже, он был так чудесен! Темные короткие волосы, ямочка на подбородке, высокий рост и поистине аполлоновское сложение, никаких тебе искусственно сделанных бицепсов, все абсолютно натуральное, – щебетала она. – Я сама не знаю, как он мне достался. Я его не выбирала. Просто случайно увидела краем глаза и сразу же засмущалась. Он сказал, что я ему тоже не слишком-то понравилась. Оно и было видно, что когда провозгласили наши имена, он сначала опешил и повернулся к другой, очевидно, своей подруге… Кстати, ты не знаешь, какие фамилии будут у наших детей?» Кстати, вот об этом девушка еще не задумывалась, по потом спросила это при следующем телефонном разговоре с Алексеевым. Тот немного замялся и сказал, что все фамилии будут даваться по годам рождения и городам, где стражи появились на свет. «Тогда могла бы я пожелать, чтобы всем детям была дана фамилия в честь моего мужа?» «Ярошевские? – подумал Алексеев. – Хмм, быть посему».

Поэтому, можно сказать, что девушка была рада, стоя перед зеркалом и поглаживая свой живот, несмотря на странную, похожую на оспу, сыпь, что появилась на ее правой щеке. «Я сделала это, – сказала она плоду. – Если даже я не узнаю тебя, то вместе с тобой родится сын того красавца, что был мужем моей подруги. Быть может, когда-нибудь мы вместе с ним возьмем тебя за руку… Хочу ли я быть второй раз супругой Ярошевского? Я не знаю. Почему мой ум не может соединиться с бесконечной красотой того, безымянного. Как, наверное, чудесно было бы наблюдать за тем, как тонкие южные черты лица переходят в мой волевой подбородок с безукоризненной ямочкой на щеке, а, ты не думал? Быть может, мне больше не нужна политота, как не нужен и сам Яр».

Ребенок гулко бил ногами в самую сердцевину ее существа, а над полями вставало утро. Чем ближе подходил срок родов, тем более странно стала она себя ощущать. По ночам ей снилось, что она умирает; ее руки не слушались ее, раскидываясь, а потом резко схлопываясь одна об одну, когда она поворачивалась на подушку, ноги затекали и казались отделенными от тела. Ей снилось, что она проглотила маленького кита, и тот пожирает ее изнутри, выгрызая острыми закругленными зубами ей кусочек сердца. Нечто плавало в ней, как она в свое время плыла по морю к захваченному во время Соседских войн полуострову в жаркую погоду. Она не могла остановиться, зная, что вражеский танкер находится где-то совсем рядом, и, возможно, прямо на нее сейчас нацелен бинокль. Она страдала, заходясь от крика, мучилась во время еды и вовремя отдыха после выворачивания своего желудка, пока в один прекрасный день просто не упала посреди ванной комнаты, заходясь в пароксизме долгой изнурительной боли.

Потом, во время долгих и страшных ругательств, ей положили на руку всхлипывающее маленькое существо, дали его недолго подержать и унесли к ее соседке, а ей принесли рожденную в те же самые минуты девочку. Кто знает, возможно, это было предзнаменованием того, что станется с ее милым сыном, Дмитрием или же Паулеттой?

– Я ненавизю.

– Я тоже. Дальше. Кого ненавидишь?

– Врагов, ну.

Красивая темноволосая женщина сидела напротив ребенка, ее пальцы нервно бегали по кнопкам телефона, помада размазалась от игр. На нее смотрели темные живые глаза, похожие на чернильные капли, окруженные кисточками для каллиграфии. Упрямый рот выкрикивал какие-то, по-видимому, оскорбительные вещи.

– Почему ненавидишь?

Ее большие синие глаза цвета подтаявшей льдины буравили пространство над его головой, вглядываясь в темный рисунок обоев. «Интересно, что вообще происходит в гильдии художников? Как живут писатели и есть ли они вообще? Кто разрабатывает игры, в которые я играю по вечерам? И правда ли, что нам запрещено их ввозить?»

– Я ненавизю… когда мои игрушки берут дети.

Ребенок озадаченно уставился на нее, не зная, что следует сказать дальше.

– А еще что, Дмитрий? – Их приучали всегда называть детей полными именами, чтобы избежать ненужных ситуаций сближения. Впрочем, отчасти в этом был виноват ее собственный организм, не позволивший ей в свое время их иметь. Теперь ей было далеко за сорок, но ее милое лицо не утратило ни свежести, ни белизны, ни особой пикантности в слегка как бы прикушенных или зацелованных губах. Ее нос был широковат для тонкого вытянутого овала, ее фигура, пожалуй, слишком коренаста при невысоком росте, и однако, какими прекрасными могли бы выйти ее дети! Беда только в том, что она еще детей и не любила. Однако вот этот маленький детеныш ее обожает и никогда не отходит от нее, цепляясь за юбку и требуя взять его на руки. А еще сегодня была ее смена.

– Я ненавизю, когда меня так зовут, – произнес он и пожал плечами.

Рада усмехнулась, поправила выбившуюся из конского хвоста прядь и придвинулась поближе к его кроватке.

– А меня ты любишь?

– Да, – просто ответил мелкий негодяй и раскрыл рот с шатающимся верхним зубом.

– Когда я вырасту, я стану тобой, – сказал он.

– Нет, не станешь. Кто берет у тебя игрушки? – Она, как ее учили, положила слегка дрогнувшую руку в маленькую теплую ладонь, которая попыталась сжать полностью ее запястье, но не смогла. Мальчик с длинными светло-каштановыми волосами и приплюснутым носом, как у монгола, внимательно посмотрел на нее, словно собираясь поведать ей важную тайну.

– Там, – сказал он и указал пальцем на дверь.

Потом вздохнул и продолжал:

– Она приходит и берет все, что ты мне оставляешь. Ты пойдешь к ней, правда?

Рада вынула из сумки цвета хаки, висевшей на плече, некий листок и ткнула туда пальцем.

– Знаешь, что это? Нет? Так вот, это расписание. Там написано, что из тридцати детей военного сословия я обязана посещать тебя два раза в месяц, поскольку нас, военных женщин, всего пятнадцать. Ах да, ты не умеешь считать, конечно же. И еще я и один из мужчин обязуемся тебя учить, но пока, к сожалению, мы не сильно в этом продвинулись.