Алекс Бессмертный - Страшнее смерти

Заслужил безропотностью и униженностью, страхом, тоской и болью… «Страданием покупается счастье – думал он, – если в этом мире есть справедливость».

Но в мире справедливости нет. А если её крупицы кое-где и встречаются, то не распространяются на таких, как он.

Шли годы, но великого и сияющего дня избавления не наступало. И наше горькое дитя поражений уразумело: его не будет. Росли его руки и ноги, его голова, нос и уши, а сила в нём не росла. Как может вырасти то, чего нет изначально? Ростки появляются из семян.

И тогда он решил умереть.

Для того, чтобы жить нужна сила. Говорят, что уход из жизни – удел слабаков. Но даже отпетый слабак, отчаявшийся и обезумевший, нуждается в крохотной капельке силы, чтобы сделать последний шаг.

Но этой капельки у нашего мальчика не было.

Как-то раз морозным зимним днём, пустым и унылым, наш герой сидел у окна. За окном грязный лёд. Ничего кроме грязного льда, да убогих прохожих на нём. Он думал о дальних странах. Где тепло, где пальмы, магнолии и кипарисы, где красотки-мулатки обнажёнными плещутся в океанских волнах, где жизнь бьёт ключом, где он желанен и важен, где есть всё… Но там его нет. Там его никогда не будет. В эти страны плывут корабли, идут поезда, летят самолёты. Поезда!

«Поезда – электричка – лес» – вдруг сложилась цепочка в мозгу. Ему показалось, что он нашёл выход. Наверное, это будет не сложно. Сейчас встать, одеться, пойти на вокзал. Сеть в электричку. Это он сможет. Два часа ходу до станции N . На ней он выйдет. Это тоже не сложно. А вокруг такие леса! Прямо со станции он двинет в лес. И это он сможет. А дальше…

Он попытается заблудиться. Ведь это так просто в таком-то лесу! И так уже было позапрошлым летом. Если бы не те грибники…

Правда, зимой есть подсказка – следы на снегу. Но если их хорошенько запутать… Если бродить по лесу до темноты. Темнота скроет следы. Он не будет одеваться тепло…

Когда стемнеет, когда станет очень холодно, конечно же он испугается. Конечно, же ему захочется в тепло, захочется горячего чая и бутерброда с маслом и колбасой. Захочется оказаться в горячей ванне, под пуховым одеялом в уютной постельке. В эти минуты ему снова захочется жить. И он забудет до срока, что жизнь его не имеет ни смысла, ни будущего.

Тогда он начнёт вопить о помощи. Он будет орать во всё горло. Он станет судорожно кружить по тёмному заиндевевшему лесу, пытаясь найти дорогу на станцию. Но поздно! Никто не услышит, никто не поможет. Он не возьмёт с собой спичек. Мороз будет крепчать.

Через несколько часов силы оставят его. Он сядет на снег, привалившись спиною к толстому стволу, трещащей от мороза ели. Он читал, что смерть от замерзания – лёгкая смерть. Сначала ты перестаёшь ощущать холод. Потом тебе становится тепло. Тепло это начинает окутывать тебя с головы до пят, мягкими волнами омывать твоё тело, успокаивать, убаюкивать, нежить. Уплывают в забвение все печали, все тревоги, все мысли. Растворяются в бескрайней вечности, исчезают в ней навсегда. Вместе с теплом приходит покой, приходит блаженство, приходит сон… Вот и всё. Ты блаженствуешь и засыпаешь, чтобы никогда не проснуться.

Он встал с табурета. Через три четверти часа был на вокзале. Ещё через два с половиной – вышел из вагона на станции N .

Лес тих, как мертвец, укрытый белым саваном снега. Юноша, на котором лишь свитер да лёгкая куртка, по колено в снегу пробирается сквозь бурелом, уходит всё дальше, забирается в самую чащу.

Надо ходить кругами. Надо запутать следы.

На мёрзлое сонное царство опускается вечер, сгущаются сумерки. В их свете сосенки превращаются в призраков, высокие ели в громадных чудовищ, а мелкие ёлочки в надгробия на могилах. Хрустят от мороза ветки, тоскливым и страшным голосом кричит ночная птица, наползающая тьма полнится странными шорохами. Он здесь совсем один.

Как странно то, что ему страшно! Он ведь хотел умереть. Казалось бы, что может быть страшнее смерти? Страшнее смерти была картина, что рисовалась перед его глазами. Он умер, его окоченевший труп заносит метель. И он (теперь труп) совершенно один в этом жутком лесу. Он умер, его тело беспомощно и неподвижно, но сознание осталось живым. Его разум продолжает испытывать муку. Ему также холодно, пустынно, тоскливо и страшно, но он больше не в силах ничего изменить. Кто знает, когда его найдут, чтобы забрать отсюда? Может быть, никогда. Пройдёт зима, наступит лето, придёт следующая зима, следующая, следующая… а его разлагающееся тело так и будет лежать здесь, в полном забвении и одиночестве. Вечно. И он будет продолжать страдать, всеми заброшенный и неподвижный, страдать до конца времён.

– Помогите! – со всей мочи заорал юноша. – Я пошутил! Я дурак! Я очень хочу домой!!!

Он зарыдал. Бросился искать дорогу назад. Но где там!

– Зачем я запутал следы?!

Сумерки превратились в ледяную мглу. Лишь злые звёзды мерцали в небе, пронзённом чёрными пиками елей.

Заливаясь слезами, замерзающими на лице, проваливаясь в сугробы по пояс, он брёл наугад сквозь темноту. Ветви хлестали по лицу, колючки и иглы рвали одежду. Он стал выбиваться из сил. Опустился на снег, прислонившись спиной к стволу ели, и с грустной улыбкой прошептал себе: «Я молодец. Всё вышло так, как я и задумал».

Сил больше нет. Холод промораживает так, что кажется, будто ломаются кости. Остаётся ждать, когда станет тепло. Остаётся ждать смерти.

Но что это? Возможно, ему показалось? Вдали, меж чёрных ветвей сверкнул огонёк. Скрылся. Снова сверкнул. Он встал на ноги и пошёл на свет.

Вышел на большую поляну. Посереди поляны – костёр. У костра сидит человек, и ворочает палкой угли. Человек сидит спиною к нему. Снег громко хрустит под ногами юноши, но человек не оборачивается, будто не слышит. Юноша подходит всё ближе. Спасён!

От холода ли, от свалившихся ли на него переживаний, от ошеломления ли чудом спасения, но юноша даже и не заметил, что сидящий у костра одет не по сезону. Да, и вообще, одет очень странно для здешних мест и нынешних времён. На человеке – чёрный балахон. Голова покрыта капюшоном.

Юноша встал у него за плечом.

– Здррравствуйте… – стуча зубами произнёс он.

Фигура в чёрном даже не шелохнулась.

«Может быть, он глухой?»

– Можно погреться? Я очень замерз! – почти закричал юноша.

Фигура осталась неподвижной.

Юноша тронул её за плечо.

Голова, покрытая капюшоном, медленно развернулась в его сторону. И тут юноша увидел, что никакой головы в капюшоне нет! Вместо неё, вместо лица, на юношу глядела пустота. Не было у фигуры и кистей, не было и ступней. Словно бы балахон надет на невидимку, на некое осязаемое Ничто…