Алекс Бессмертный - Страшнее смерти

Что за наваждение? Не мерещится ли? Вся душа его стремительно наполнялась таким ужасом, перед которым сжималось и меркло даже то, преследующее память видение из далёкого прошлого, в котором узловатый крюк почерневшего пальца деда втыкается прямо в грудь: «Ты!».

Он видел сейчас, ясно видел в мертвенном мерцающем пламени свечи, что ручка этой проклятой двери медленно и беззвучно проворачивается, будто кто-то невидимый, чуждый, находящийся в той дьявольской комнате, неспешно, но верно давит на неё. То, что за дверью, намеренно не торопится, оно садистки наслаждается, оно питается его ужасом, его оцепенением, его агонией… Свеча выпала из руки.

В кромешной тьме, с грохотом снося всё на своём пути, он вновь бросается в прихожую, к входной двери, к спасению. Вот металлическая обивка. Вот прорезь замка. Ключи! Где ключи, чёрт бы их побрал! Были на полке. Он точно помнил, что положил их туда. Темно, хоть коли глаз. Теряющие управление ладони лихорадочно шарят по полке, судорожно облапывают пол. Ужас превращает руки в деревянные болванки, сдавливает ледяными тисками мозг. Ключей нет!

Он сдаётся. Замирает сжатым комком на полу. Нужны спички. Где они? Конечно, оставил на столе в кухне. Чтобы добыть огонь, надо вернуться назад. Чтобы попасть на кухню, нужно пройти через зал.

А вдруг оно уже там?

Он вслушивается в тишину. Сердце готово выскочить сквозь горло. Тишина эта, как восставший мертвец, она словно норовит задушить, разорвать. Она затаилась, она лишь ждёт своего момента…

Он поднимается на ноги. По стеночке, на ощупь пробирается через прихожую. Поворот. В зале не полная тьма, в зале глубокий сумрак. Через зал – быстрым шагом, натыкаясь на пни поваленных стульев. Коридор, ведущий на кухню. Кухонный стол. Коробок спичек!

Трясущиеся пальцы высекают огонь. Проклятье! Осталось всего три спичинки. Пока горит эта, нужно успеть вернуться.

Коридор. Зал. И здесь новая волна ужаса с колючим гудением обдаёт его с головы до пят. Дверь! Эта изуверская, чудовищная дверь в дедову спальню, открыта…

Он не помнит, как оказался в прихожей. Помнит только как, извиваясь поджариваемым червём, ползал по грязному полу, зажигая последние спички: одну, вторую… И ещё помнит, что слышал шаги, приближающиеся, шуршащие шаги в темноте. Слышал он их не ушами, нет. Он слышал их всем своим нутром, животом, грудью… Шаги ближе, ближе…

Где же проклятые ключи?! Последняя спичка. Последняя надежда. Она догорает, умирает, гаснет. Всё. Упала косматая тьма, мертвец-тишина наложила на горло свои холодные лапы. Он почувствовал себя в гробу, заживо погребённым под тремя метрами вязкой тяжёлой глины.

Он стоял на полу, на коленях, обращённый лицом к невидимой им входной двери. Шуршащие шаги в темноте смолкли. Его спинной мозг осязал: Нечто больше не приближалось. Оно у цели.

Фальцетик в его голове жалобно проныл: «Может, это сквозняк?..» Он медленно, оробело, будто бы со скрипом преодолевая каменное оцепенение тела, повернулся. Увиденное обратило его в статую.

Там, посереди кромешного мрака прихожей, в нескольких несчастных шагах от него, беспомощно стоящего на коленях, возвышалась, мрела, колыхалась в мёртвом безмолвии, светящаяся фигура. Абсолютно белая, без лица, она казалась созданной из плотного студенистого тумана. И вот она, (он? оно?) медленно поднимает мутно-белую, желеобразную руку вверх, вознося её над своей слепой туманной головой. В руке зажат предмет. И предмет этот состоит вовсе не из призрачного марева. Он совершенно реален. Он настоящий, и он чудовищен. Предмет этот – молоток для отбивания мяса. Громоздкий, сверкающий. Его ужасный, покрытый зубьями боёк густо обагрен свежей, вязко скапывающей куда-то во тьму кровью…

В непредставимой, запредельной тиши, фигура двинулась вперёд, прямо на почти убитого страхом, полумёртвого, парализованного, коленопреклонённого человечка. Единственное, что мог сделать человечек – это зажмурить глаза.

«Успею ли я услышать треск костей своего черепа?» – нелепо мелькнула последняя мысль в готовом лопнуть мозгу.

Бом! Бом!

Часы пробили два по полуночи.

Веки инстинктивно открылись. Глухая тьма. Ничего, кроме глухой тьмы. Фигуры не было.

«Я уже умер?»

Он рухнул на пол. Долго лежал, пытаясь укротить рвущее лёгкие дыхание. Минуты, одна за одной, исчезали в бездонной тьме. Больше ничего не происходило. Ни звуков. Ни видений. Он нащупал половой коврик, уселся на него, прокашлялся.

«Какой впечатлительный мальчик!» – вдруг сказал он.

Так говорила ему бабушка. Эхом ей вторила мама.

«Накаркали, дуры старые!» – ругнулся он.

Конечно же фигура ему привиделась. Иллюзия внушаемого придурка. А дверь открылась от сквозняка. Звуки тоже от сквозняка. Запах – привет от квартирантов. А ручка, так она и не двигалась вовсе. Показалось, только и всего.

Он поднялся на ноги, пошагал в зал, загорланив песню: «Девять жизней у кошки, ворон живёт триста лет!» Но пение звучало фальшиво. Через притянутую за уши браваду, слишком отчётливо прорывались предательские нотки страха.

Оказавшись в зале, он угадал в сумраке очертания дивана. Осторожно, чтобы не задеть поваленные стулья и что-то там ещё, пробрался к нему, а пробравшись, с размаху плюхнулся задом на его мягкое и скрипучее брюхо.

«Посплю-ка я лучше, – сказал он самому себе, – довольно с меня».

Сказал это, и обмер.

Из чернеющего проёма коридора, ведущего на кухню, с неторопливой похоронной торжественностью, в зал вплывало лежащее на спине фосфоресцирующее тело. Оно невесомо висело в пустоте в каком-то метре от пола. Двигалось плавно, беззвучно; распространяя вкруг себя бледный сюрреалистический свет. Невозможно сказать состояло ли оно из мёртвой плоти или же из некой потусторонней призрачной материи. Это было тело женщины в короткой, прозрачной и тонкой ночной рубашке. Возможно, при жизни, формы тела этой женщины могли бы вызывать восхищение. У тела не было головы.

Оно вплыло в зал вперёд ногами, длинными, босыми и голыми. Сделало мягкий разворот по дуге, и двинулось к центру. Руки – сжаты и перекручены на груди, так, что казалась будто безглавая женщина пыталась от чего-то защититься. Тело мертво, недвижно.

Оно оказалось напротив дивана, застыло. Одна из его скрюченных рук, вдруг выпрямилась, взлетела кверху. Бледная, фосфоресцирующая, она помахала ему…

Нет сил кричать. Нет сил бежать. Да и куда бежать? Час Быка не выпустит его отсюда. Всё на что хватило остатков воли в этот миг, это потрясти головой и ущипнуть себя за ногу. Видение не уходило.

Это не галлюцинация!..

Безголовая покойница вовсе не приветствует его взмахами своей изящной тонкой руки. Она манит, она зовёт его за собой. И с обречённым отчаяньем он уловил, что некая сумасшедшая сила внутри него самого хочет последовать этому зову. Но он лишь ещё крепче вжался в диван. Он стал изваянием, он сам стал мертвецом, будто бы чувствовал, что его спасение сейчас в неподвижности.