Геннадий Прашкевич - Пять костров ромбом

Этим занималась Нойс.

Мы не сделали ошибки, доверив ей это дело. С Нойс старик не торговался. Мы получили все, что хотели, а старик от себя присовокупил какие-то приправы. У него же я взял и спиннинги.

Туман рассеялся, легкий ветерок гнал по шоссе клубы пыли. Я курил, вел машину, развлекал обеих девиц, смешил Брэда, и все время снимал.

Безрадостные овраги, голое шоссе, пустые поля, подушка газов, придавившая город — я снимал все. И удивлялся: неужели мы не встретим ни одной рощицы?

Ответила Нойс:

— Последнюю вырубили лет пять назад. Да и не деревья там были… Так… Рыбьи скелеты…

— Лесам трудно устоять перед пустыней, — кивнул я в сторону серых дюн.

— Пустыня тут ни при чем. Рощи вырубили.

— Почему? — удивился я.

— А почему люди бьют стекла в покинутом доме?

Я не понял, но одобрительно хмыкнул.

За поворотом открылся океан. Низкие, прибитые ветром, зеленые от тухлых водорослей, песчаные косы. Даже чаек не было!

Много лет назад я жил тут же. Но тогда на берегу росли деревья, а прыгая с лодки, ты сразу попадал в зеленый прозрачный мир чистой океанской воды. Вода упруго давила на уши, выталкивала наверх, к чайкам, к свежему ветру… А сейчас… Даже песок помрачнел, превратился в бесцветную грязноватую пыль, перемешанную с обломками плавника, осколками стекол, пятнами неопределимой дряни…

“Наплевать! — сказал я себе. — Тогда в детстве я был нищ. Я хотел есть. Я перед всеми унижался. Пусть исчезла чистая вода, пусть воздух пропах пакостью и птиц больше пет. Зато я на ногах, зато имею деньги, зато могу убраться отсюда, куда захочу. Какое мне дело до того — что стало с Итакой моего детства? Наплевать! Наплевать! Трижды наплевать!”

— Ищи ручей, — подсказал Брэд. — Нам нужна вода. Без деревьев мы обойдемся.

Через бревна, перекрывшие ров, я вывел машину на пляж и сразу уперся в бетонный желоб, по дну которого струились жирные, мертвые ручейки. Отталкивающее зрелище! Нойс не выдержала:

— Герб, почему вы не повезли нас в западный сектор?

— Думаете, там лучше?

— Уж, наверное, не так пусто.

— Не думаю, — вмешался неунывающий Хоукс. — Не все ли равно где веселить сердце? — и жадно обнял Италию, очень удачно оказавшуюся у него под руками.

…Наконец я нашел место для стоянки — под серой песчаной дюной, невдалеке от приливной полосы. На песок мы просто бросили тент, Брэд и Италия разошлись во всю — бесились и горланили вволю.

— Ну, — спросил я хмурящуюся Нойс. — Есть проблемы?

— Здесь недавно была машина, да?

— Да, — кивнул я, осмотрев следы на песке. — Она явно была хорошо загружена.

— Они вывозили пьяную рыбу…

— Не нас же! — хохотнул я, ничего не поняв.

Нойс с затаенным страхом и насмешкой взглянула на меня. Она действительно чего-то боялась, она нервничала и посматривала в сторону шоссе. Это не шло ей. Я тоже нахмурился:

— Когда ты была здесь последний раз?

— Лет семь назад, — неохотно ответила Нойс. — Видишь, вон тянутся трубы — прямо в океан. Это выходы с комбината, Герб. Говорят, наши химики в чем-то там просчитались, эти сбросы с комбината убили океан, он умер.

— Океан не так легко убить.

Будто подтверждая мои слова, крупная рыбина, глянцевито блеснув, выпрыгнула высоко в воздух и рухнула обратно, подняв столб брызг.

Нойс неодобрительно усмехнулась:

— Ты правда собираешься ловить рыбу?

— Хватит глупостей, Нойс!

— Оставь спиннинг.

— Но почему?

— Войди в воду, и поймешь…

Ее глаза выражали столь явную неприязнь и насмешку, что, оглядываясь, я вошел в воду, — по, щиколотки, по колено, по пояс. Ноги сдавило маслянистым теплом и тяжестью, кусочки битума, нефтяные пятна закрутились в потревоженной воде. А у самого дна, в темной колеблющейся мути, проявилось что-то черное, движущееся, Только усилием воли я заставил себя стоять на месте. А темная, кривая, судорожно подергивающаяся тень все приближалась и наконец холодно ткнулась мне в ноги. Я различил — рыба! Крупная рыба! Она неуверенно дергала плавниками, странно горбилась и поводила выпученными телескопическими глазами, не обращая никакого внимания на мои протянутые к ней руки.

Я осторожно провел ладонью по скользкой горбатой спине.

— Ты права, Нойс. Нет смысла охотиться за самоубийцами.

Издали донесся смех Брэда.

Еще одна рыбина как полено ткнулась мне в ноги, и я не выдержал, побрел к берегу.

— Ты знала об этом, — сказал я Нойс. — Можно было предупредить!

С той же недоброй усмешкой Нойс взглянула на меня!

— В Итаке на океан ездят не за рыбой, — и кивнула в сторону Брэда и своей приятельницы.

— Что ж, — сказал я, — остается напиться!

И притянул Нойс к себе…

Когда мы возвращались, дымка над городом расслоилась, ударил в нос едкий запах химикалий. Дым из многочисленных труб уже не поднимался ввысь. Тяжелыми облаками он сползал на крыши домов, посыпая улицы и дворы частицами несгоревших шлаков. Унылое настроение, казалось, пронизывало Итаку, и на лицах редких прохожих я, как ни искал, не нашел ни одной улыбки.

Отправив женщин переодеваться, мы ввалились в “Креветку”.

— Глотка сохнет, — пожаловался Брэд. — Старик, дай воды!

— Не выйдет! — торжествующе пролаял Флай. — Вонючий комбинат съел леса, теперь он допивает воду! Выбирайте любой алкоголь, но воды в нашем городе нет! — Он ткнул пальцем в плакат над одним из столиков! “И не бросайте окурков в унитаз! Смывая их, вы теряете от пяти до восьми галлонов столь чистой, столь необходимой воды!”

— Ровно столько! — подтвердил Флай, трясущимися руками набивая трубку. — Я сам проверял. Тут они нас не обманули! Эй, у входа, прикройте дверь! Хватит химии! — и пожаловался сварливо Хоуксу: — Проклятая погода! Третий раз меняю сорочку, а воротник опять черный. Вместо дождя у пас льет сверху кисель. Да вы и сами это знаете… Плохие, плохие, плохие времена!

К появлению Нойс и Италии ужин, заказанный Флаю, был готов. Салат с кальмарами, мидии, трепанги в соусе, дарджентский краб — и все это из банок! Все консервированное! Брэд отхлебнул из стакана, попробовал краба и, положив мощную ладонь на плечо Италии, заявил:

— Дарждентского краба следует есть в постели… Не знаю, как ты, Герб, а меня наш стол не устраивает. И Италия думает так же… Ведь так?

Италия кивнула.

Я пожал плечами:

— Как хочешь, Брэд… В этой дыре не повеселишься… И они ушли.

Унылый мальчишка в грязной фирменной курточке сменил пепельницу, встал у стойки и от нечего делать уставился на нас.

Как правило, нечто вроде согласия между мужчиной и женщиной возникает сразу. Или никогда. Но Нойс сбивала меня с толку. Я не понимал, никак не мог понять — чего она хотела. Наверное, поэтому, когда я к ней обратился, в моем голосе, может быть, впервые за много лет, проскользнули нотки нерешительности.