Максим Марух - Игра Лазаря

– Стив… – беспомощно позвала она.

Медленно спустила ноги в тапочки и встала. Стив мирно дремал на подстилке, слегка подёргивая во сне задней лапой. Света решила не будить его.

Он не поможет ей, ведь его нельзя взять с собой туда. Это – её бремя, её крест. И нести его только ей.

Следующие минуты отпечатались в её памяти до последней секунды. Она шла к двери, как на эшафот, производя в уме последние вычисления приговорённого к смерти. Считала каждый пройденный шаг (двадцать три ступеньки на лестнице), прикидывая оставшееся расстояние до двери (ещё шагов сорок), пыталась высчитать примерную скорость ходьбы, и делила первое на второе. Хотелось увеличить полученный результат, но ноги сами несли вперёд. Ступеньки перестали скрипеть, под ноги легли идеально подогнанные паркетные доски. Дальше, в южную часть дома, налево и через коридор. Наконец, дверь появилась в поле зрения. Рыжевато-коричневый глянец, простая резьба по краям, облетевшая позолота на ручке. Получилось даже быстрее, чем она рассчитала.

Света затаила дыхание и прислушалась. К голосу Виктора как будто присоединился ещё один, незнакомый… да нет же, знакомый. Знакомый!

Света жалобно застонала. Она знала этот второй голос. Звонкий и бойкий – его обладательница говорила скороговоркой. Света не хотела вспоминать её внешность, но это то же самое, что пытаться не думать о белых медведях. Мозг уже рисовал картинку.

Света прикрыла веки; напрягаться даже не пришлось. Перед внутренним взором предстала полная женщина лет пятидесяти. В вычурной одежде и кричащем макияже, очень энергичная и подвижная. Она от природы весёлый человек: шутки сыпались из неё, как из рога изобилия. В себе носила горе, прожёгшее в душе чёрную пропалину, но виду никому не подавала. Разве что, Свете...

Неожиданно Света поняла, что эта женщина нравилась ей. Она – единственный представитель того мира, которого можно было не бояться. Даже невзирая на то, что лет пятнадцать назад её сбила машина, и с тех пор она немного не в себе.

Катерина Андреевна за глаза обзывала её «трахнутой». Вообще-то она была вполне адекватной, но иногда «отчебучивала», как говорил Виктор. Например, если посреди разговора вдруг переключалась на совершенно отстранённую тему, к старой уже не возвращалась. Могла встать и уйти в другую комнату, пойти спать или неожиданно расхохотаться со словами: «Дураки вы дураками! Пьяный проспится, а дурак никогда.» Язык у неё, как помело. Авария вывела из строя тот предохранительный фильтр между мозгом и ртом, что зовётся вежливостью. Эта женщина не подвергала свои мысли цензурной правке, а сразу лепила в лоб без разбору. Конечно, всех это ужасно бесило. Всех, кроме Светы. Радикальная честность этой женщины не могла не внушать почтения.

Но дело было не только в честности. Света искренне любила чудаковатую сумасбродку всей душой, вот только не могла вспомнить, за что. За доброту? За то, что не зачерствела, как остальные? Не обросла толстым слоем безразличия ко всему, что не касается её персоны? Не разучилась любить кого-то ещё? Неожиданно Света абсолютно ясно почувствовала: её любовь к этой взбалмошной женщине взаимна. А значит, она не одна.

В голову поползли трусливые мысли: «А что, если я не вернусь? Что, если останусь там навсегда?»

Гнать их, гнать поганой метлой! Нужно быть храброй.

– Я иду, – приказала себе Света и схватилась за ручку.

Выдохнула. Потянула.

3

Та же квартира, только комната другая. Меньше той, где она оказалась в первый раз, но такая же запущенная и обшарпанная. Обои вздулись, ковёр стёрт до тканевой основы, шкаф у стены выглядит так, словно его выкинули из окна на дорогу, по обломкам прокатилось с десяток машин, после чего останки снова собрали вместе и водрузили на прежнее место.

Марта сидела на кровати, сжимая в руках плюшевого зайца со сломанной пищалкой в животе. Кровать низкая, и такая короткая, что невозможно вытянуть ноги полностью – Марта выросла из этой кроватки года три назад. Давно не стираная простынь сбилась в угол, обнажив старый слежавшийся матрац. Подушка в изголовье напоминает плохо ощипанную индейку.

«Это моя кровать» – неосознанно сказала себе Марта.

Она сразу узнала её – в общем-то, как и всё здесь. Воняющий нафталином и старой древесиной шкаф (его вовсе не выбрасывали из окна, он достался Виктору от бабки, а той, должно быть, от прабабки), стол, окно, дверь на балкон, серые шторы.

Марту пугало её всезнайство, но этот страх не шёл ни в какое сравнение с тем ужасом, который внушала ей вторая кровать в комнате – та, что у противоположной стены. Марта чуть напряглась и вспомнила: кровать принадлежала Максиму, сыну злой крикливой женщины, Катерины Андреевны.

Максим так редко показывался дома, что кровать выглядела почти новой: застелена красивым лоскутным покрывалом, подушка сбита и накрыта расшитой тюлевой накидкой. А матрац! – в три раза толще, чем у Марты. Кровать Максима была своего рода фетишем для его матери: Катерина Андреевна могла часами заправлять её в отсутствие сына. Проходя мимо, она часто останавливалась, чтобы расправить ещё одну складку, видимую только её глазу. Марте не позволялось даже касаться священной кровати, не то, что сидеть или класть туда свои вещи. Нарушение этого закона грозило большими неприятностями.

В памяти всплыл случай, произошедший давным-давно. Как-то раз Марта присела на краешек кровати, просто чтобы проверить – такая ли она мягкая, как кажется? В следующую секунду в комнату вошла Катерина Андреевна. Увидев Марту на кровати (та с перепугу так и осталась сидеть на месте), женщина схватила падчерицу за левое ухо и сдёрнула на пол с такой силой, что хрустнуло в правом. Марта извивалась по полу, визжа от боли и заливаясь слезами, а Катерина наклонилась над ней и хладнокровно сказала: «Ещё раз увижу на кровати и всё расскажу Максиму». И ушла. Угроза так подействовала на Марту, что с тех пор она предпочла бы опробовать на мягкость кровать йога, нежели ещё раз присесть на кровать Максима.

Прихожая уже звенела бойкой скороговоркой:

– Привет-привет Витюша и тебе Катерина как ваш сынок не помер ещё?

Эта женщина ничего и никого не боялась. Марта мысленно добавила эту черту к списку качеств, за которые могла её любить.

– Жив пока, Маргарита Александровна, вашими молитвами, – отозвалась Катерина снисходительно. Чувствовалось – она в грош не ставит гостью. На больных не обижаются. – Как ваше самочувствие?

Своим вопросом Катерина подразумевала явно не физическое – Маргарита Александровна отличалась бычьим здоровьем.

– В полном порядке спасибо ещё всех вас алкоголиков переживу! – она заразительно расхохоталась, но зараза больше ни на кого не перекинулась. Видимо, у домочадцев выработался иммунитет.