Юрий Кемист - Три выбора

В полутемном холле за столом дежурной сидела миловидная девушка и читала книжку. Когда я открыл стеклянную дверь, заскрипевшую своими металлическими штырями крепления, она подняла на меня удивленный взгляд, и спросила:

– Вам чего?

Вопрос ее свидетельствовал о том, что сюда, вероятно, заходили по разным надобностям. Иначе было непонятно, зачем дежурная администратор гостиницы интересовалась моими потребностями? То, что среди ночи я хотел спать и для этого готов заплатить за номер, было очевидно. Я, однако, удовлетворил ее любопытство, ответив:

– В гости к вам приехал! С хорошим приятелем. Нам бы номер на двоих…

Судя по первому впечатлению, я был готов ко всему – даже к варианту, когда нам предложили бы одноместный номер с односпальной кроватью. Имел я опыт подобного рода, когда однажды мы с Александром Еремеевичем отдыхали таким образом где-то под Великими Луками…

Тогда, кроме «сиротской кровати» в номере был только грубый, но прочный табурет ручной работы, «пионерский» письменный столик с пластмассовой коробкой радиотранслятора и старый гардероб с отчаянно скрипучими дверцами.

Общение с такими гардеробами требует известного навыка, о котором я как раз недавно прочел у О’Ванкоба: «В первый раз их открываешь с особенной осмотрительностью, очень медленно, в пустой надежде приглушить раздирающий скрежет, нарастающий стон, который их дверцы испускают на середине пути. Вскоре, впрочем, понимаешь, что если открывать или закрывать дверцу проворно, одним решительным рывком, беря проклятые петли врасплох, то наградой тебе служит победная тишина». Именно так я и делал.

Но зато какой роскошный вид открывался из окна – раскидистый дуб над живописной рекой! И со спальными местами нашли выход – притащили из холла диванчик…

Но здесь, кажется, и такого комфорта ожидать не приходилось. Дежурная оценивающе посмотрела на меня и спросила:

– А удостоверение члена творческого союза и командировочное удостоверение к нам у вас есть?

Я много езжу по командировкам, но, «покатавшись» по Руссии уже стал забывать об этих приметах «позднего социализма». Улыбнувшись, я сказал:

– Нет, таких бумаг у меня нет, а есть шоколадка лично для вас и деньги на оплату номера за сутки. Может быть, этого хватит для того, чтобы переночевать остаток ночи, ведь утром мы уедем?

Оказалось, что «не достаточно», и милая девушка двинулась на меня, явно вытесняя из холла к выходной двери. Когда я оказался на улице, она проволокой стала скручивать внутренние ручки, чтобы я не смог вернуться, и говорила мне при этом осуждающим тоном:

– И зачем вы сюда приехали ночью?.. Вас же здесь ограбят обязательно!

После этих слов она закрутила остатки медной проволоки в белой полиэтиленовой изоляции и отправилась дочитывать свою книжку.

Ночевали мы в машине…

Но, конечно, особенно запомнилась ночевка под Воронежем на обратном пути. Думаю, что если бы не мое эвереттическое понимание вечности, можно было бы сказать, что обстоятельства этой ночевки запомнились «на всю оставшуюся жизнь».

Случилось это в тот момент, когда я, борясь с приступом дремоты, придумывал какой-нибудь новый вопрос для Сережи, а он, несмотря на свою молодость и преданность автоспорту, все-таки «вырубился» на шестом часу непрерывной езды по уже темной ночной трассе. И спасло нас только то, что шоссе было абсолютно пустым, а стожок на противоположной стороне трассы – большим, но мягким. «Стог принимает на закате» нашу шведку в свои объятия жёстко, по-мужски, оставляя на капоте следы короткой борьбы, но и нежно – обошлось без «членовредительства»…

И этот сон на свежем сене, взрыхленном при экстренном торможении нашей шведки, был, пожалуй, самым сладким за всю неделю. Даже несмотря на то, что нас предупреждали – именно под Воронежем действительно «пошаливают» на дорогах и ночью лучше не искушать судьбу. Вот уж в этой черноте точно водились «черные кошки» и смертельно опасные соблазнительные суккубы!

Кстати, у всякой медали, как известно, две стороны. То, что «под Воронежем пошаливают» и потому там ночью мало кто рискует ездить по трассе, которая по этой причине бывает чиста на много километров, скорее всего и спасло нас – в отсутствие этого криминогенного фактора мы почти наверняка влетели бы кому-то «в лоб»: траектория нашего движения по отношению к осевой линии была очень пологой – даже «вырубившийся» Сережа крепко держал руль…

Из «культурной программы» осталось в памяти посещение окского села – родины певца «Руси уходящей». Место и само по себе красивое – село над окской кручей – к тому же уже и «окультурили»: отреставрировали господский дом, построили административный корпус с конференц-залом и ресторан и предоставляли «услуги гида-экскурсовода для организованных туристических групп».

День был ясный, солнечный. И любовались мы природой как раз во время второй половины «полуденной радуги», тогда, когда цвет Солнца «переламывается» от неолового к фиолетовому, синему, голубому и, через красивейший, но очень короткий, максимум на пять минут, «зеленый луч» – к обычному оранжевому. Меня всегда поражает это быстрое время «игры» солнечного цвета.

Физический смысл этого явления элементарно прост, он осваивается в шестом классе на начальных уроках физики. Помню, что именно за ответ по этому вопросу я получил сначала чистую «пару» – вместо выполнения домашнего задания в предыдущий день я взахлеб читал «Сказку для научных работников младшего возраста» братьев Иосифовых. Но после такого позора (это была моя первая – и последняя! – двойка по физике) я выучил все так, что «от зубов отскакивало». Я помню свой ответ на «исправлении оценки» почти дословно до сих пор!

А сводится объяснение к следующему. Мы видим в коротковолновом участке спектра четыре цвета – фиолетовый, риновый, неоловый и синатовый. А прозрачность атмосферы для последних трех сильно зависит от толщины слоя воздуха, то есть – от высоты Солнца над горизонтом. Зависимости тут нелинейные, да и чувствительность колбочек глаза – сложная функция от спектрального состава света.

В результате в ясный солнечный день в середине лета (зимой Солнце не поднимается в наших широтах на достаточную высоту, чтобы попасть в «окно риново-синатовой прозрачности») наблюдается короткое, но очень красивое явление – в течение примерно часа до полудня цвет Солнца меняется от оранжевого до неолового, а потом, после полудня, картина меняется в обратном порядке.

Зеленый луч мы поймали как раз на терраске знаменитого дома, в окружении «контингента интуристов», специально для которых администрация в этот момент включает запись то ли Вари Паниной, то ли Анастасии Вяльцевой (к стыду своему я их путаю):