Расселл Джонс - Выше головы!

— Начальник, а как же я? — акцент у гастарбайтера был очень сильный, но понять его было можно.

— Сиди пока, — велел тот же хриплый голос, и азиат вновь застыл, как будто его выключили.

«Сколько он здесь ждёт?» — подумал я, но у меня хватало своих проблем, чтобы волноваться о чужих…

— Доброе утро!

— Ага, доброе, — человек, сидевший за столом, внешне не сильно отличался от того бедолаги, что маялся в коридоре — если поменять их одеждой, то разницы не заметишь.

Вот только поведение у него было другим — более уверенным. И акцент слабее. И, кажется, простуда.

— Имя-отчество своё назовите, пожалуйста.

— Родион Чарльзович Хофнеров, — повторил я.

— Родион… — задумчиво пробормотал полицейский.

«Ну, вот, сейчас опять начнётся», — обречённо подумал я.

— А почему не Романович? — прищурился полицейский.

— Потому что вы не Порфирий Петрович, — нервно отозвался я, и осознал, что шутка впервые пришлась впору : передо мной был, действительно, полицейский и может быть даже следователь.

Хёгенминов на мгновение задумался, как будто обиделся, а потом хрипло рассмеялся. На мгновение я испугался: а вдруг его, правда, так зовут? Но табличка на столе свидетельствовала: «Хёгенминов Хаким Ноэлинович. Старший лейтенант».

— Хорошо сказал… Так что у вас стряслось?

— Паспорт у меня украли.

— Беда-то какая! — сочувственно воскликнул полицейский, покачав головой.

— И все документы, — добавил я.

— Прямо все? — он внимательно посмотрел на меня.

— Военбилет, свидетельство о рождении, — принялся перечислять я. — Карточку из банка, куда мне зарплату начисляли… Я уже заблокировал.

— Молодец, — кивнул он.

— Что-то ещё было… Визитки всякие, скидочные карты…

— Пропуск, — подсказал он.

— Нет. Пропуск у меня магнитный, я его в кармане ношу. В заднем.

— А права?

— У меня нет машины.

— Понятно, понятно… Ну, и что, будете восстанавливать?

— Конечно! — воскликнул я. — Что, разве можно без паспорта?

— Нет, без паспорта нельзя… — согласно кивнул полицейский и протянул мне чистый лист бумаги. — Пишите заявление.

— А кому? Как?

— В свободной форме. Где, когда, как украли… Когда, кстати, украли?

— В понедельник. Утром, — быстро ответил я.

— А почему только сейчас обратились?

— Думал, что забыл… Потерял в своих вещах…

— Понятно… Пишите-пишите!

Описание моего несчастья не заняло много времени. По размышлении, происшествие было признано кражей, а тот момент, когда меня толкнули по дороге в метро — точным временем преступления. Я добавил, что по привычке носил всё в одной кожаной папке, а свидетельство собирался вытащить, но всё время забывал.

— Вот, — я протянул листок — и тут же полез в сумку. — Я совсем забыл! У меня же есть ксерокопия паспорта! С работы!

— Ну, это совсем хорошо, — прищурился Хёгенминов, принимая бумаги. — Надо же, какая фотография смазанная! Лица совсем не различить!

Я подумал о том, что в оригинале человек на снимке вообще не похож на меня-нынешнего. Как будто из другой жизни… Только это точно была лишняя информация!

— А военный билет? — уточнил он.

— Я комиссован по состоянию здоровья. Порок сердца.

— Это плохо, — отозвался полицейский, продолжая изучать ксерокопию паспорта, сделанную заботливой Эммой Устиновной, и было не понять, в чём «плохо»: в освобождении от несения службы или в заболевании. — А прописан ты, значит… Это далеко! — он сочувственно посмотрел на меня. — Сколько на поезде? Пять дней?

— Четыре… Но это смотря какой поезд. Можно и шесть кататься!

— Ну, это да… — он положил распечатки на стол и пригладил их.

Рука у него оказалась неожиданно маленькая, почти женская, если не считать густой поросли чёрных волос на тыльной стороне ладони.

— Если бы у вас только паспорт украли, то можно было бы и здесь восстановить. Долго, особенно сейчас, под новогодние, но всё равно… А так придётся ехать, — и он ткнул пальцем в запись о прописке.

Я закрыл лицо рукой — пока со стороны это не услышал, не смог до конца поверить.

— Да не горюйте вы так! — в его простуженном голосе зазвучала забота. — Это же не здоровье потерять! Я сейчас выпишу талон, что вы к нам обращались. И копии тоже возьмите — предъявите в поезде. Поездом же поедете?

— Ну, да, — подтвердил я. — Самолётом дороже выйдет, тем более не заранее покупать буду…

— Ну, как сами решите… Но мой совет: возьмите билеты так, чтобы приехать после десятого.

— Почему? — удивился я. — Сегодня девятнадцатое, и я успею…

— Что вы успеете? — усмехнулся Хёгенминов. — Даже если самолётом… Там половина в отпусках, половина пьют. Раньше десятого никакое дело начинать смысла нет! Что сейчас в ЖЭКе творится или в паспортном столе… Новый Год, понимаете, Новый Год, — со значением произнёс он. — У нас тоже скоро начнётся. Отпуска себе повыписывали на последнюю неделю, и с двадцать четвёртого, с понедельника, начнётся… карнавал. Так что посидите тихо. Дома. Я ж вижу, что не маньяк какой-нибудь!

Мы вместе рассмеялись, и я ощутил что-то вроде облегчения. Пока он выписывал обещанную справку, я оглядывался у него в кабинете. Не слишком просторное помещение было рассчитано на трёх человек, но два других стола пустовали. Я особо отметил шкаф, набитый «указами» и «кодексами». На средней полке на видном месте красовался корешок с золотыми буквами: подарочное издание «Преступления и наказания».

На подоконнике скучал цветущий запыленный кактус — брат «приговорённой» пальмы из приёмной. Над каждым столом висела карта города и портрет: президент над одним, министр МВД над другим, а вот Хёгенминова охраняла икона с Георгием Победоносцем, который пронзал тонким серебряным копьём печального крылатого змея цвета старой зелёнки.

— Распишитесь здесь, — полицейский пододвинул ко мне толстую тетрадь.

Я оставил свою подпись под лаконичным описанием своих бед. Мельком перечитал — всё верно, да и что там сочинять?

— А вот это не потеряйте, — Хёгенминов протянул мне бумажку с печатями. — И запишите мой телефончик.

— Давайте я сразу в телефон, — я достал свой потрёпанный смартфон. — А мой вам нужен?

— Обязательно.

Мы обменялись номерами.

— Спасибо! — поблагодарил я на прощание. — Я не ожидал, что вот так будет…

— А как ожидали? — уточнил полицейский.

— Ну, я не знаю, — я пожал плечами. — Грубее, что ли…

— А повод есть? Я могу и грубее, если хочется.

— Нет, спасибо… С наступающим! — я повернулся в сторону двери.

— Ага, с наступающим, — Хёгенминов почему-то посмотрел на свою икону. — Родион Романович!

Я вздохнул, но промолчал. Имя у меня было провоцирующее, и я его не любил. Но кто бы захотел звать меня «Рэем»?..