Ярослава Осокина - Истории Джека

— Мне так холодно, — грустно согласился голос и всхлипнул.

— Надо же, какие звезды, — сказала Энца, закидывая голову.

Джек метнул камнем в беловолосую голову существа, которое взялось скрести костлявыми длинными пальцами склон, вызывая маленькие земляные оползни.

С первого раза не попал, потом взял кристалл из кучки артефактов, примерился получше и — оп! — тусклый продолговатый кварц скользнул по щеке существа, которое взвыло, откидываясь назад.

Поскуливало там, наверху, заглушая соловья, который вновь начал рулады выводить, потом пропало.

— Не замерзла? — спросил Джек. — А то небось заболеешь сразу.

— Не, — покачала головой Энца. — Как эта ушла, теплее стало.

Джек растер окурок о землю, раздраженно чертыхнулся. Дурацкая ситуация, и этому плешивому он еще все выскажет. Может, опять морду ему набить? Сволочь, знал же, что они едут сюда, какого черта к телефону не подходит?

— А эти две звезды, — спросила Энца. — Знаешь, что это?

Джек посмотрел, куда она указывала.

— Это Молочные сестры, — сказал он. — Они только летом видны. А вон та россыпь правее, как треугольник, это Море слез.

— А вот та, которая мигает?

— Эта? Это самолет летит, только далеко. Видишь, двигается. А вот над ним Чаша, и Руна крови.

— Где? Про Руну крови я знаю, только найти никогда не могла. Думала, узнаю по очертаниям.

— А она не такая, как обычно в атласах, чуть боком лежит… Вот, севернее смотри, с такой крупной красноватой звездой…

Они не слышали, как шуршали травы наверху, и совсем даже не от ветра. Артефакты обнаружения молчали: то был человек.

Услышали только чей-то пронзительный вопль, потом вспышка света, снова вспышка, и дальше целая серия. Несколько человек перекликивались наверху, потом, заслоняя звезды, над краем ямы встала крупная фигура, при виде которой Джек присвистнул от изумления, а Энца заморгала, сразу не поняв, кто это.

— Они тут, — сказал знакомый скрипучий голос, обращаясь к кому-то рядом. — Вызовите мне сюда Острослава, их достать надо.

Потом уставился на них, и Энца поежилась: отчего-то взгляд Якова, совсем даже и не видный в этой темноте, казался гораздо более тяжелым, чем беловолосого существа.

— Сидим, значит? — почти ласково спросил Яков. Стекла в очках неожиданно блеснули, отражая очередную вспышку на пустыре.

Он присел на корточки, покачал головой.

— Я так устал, — пожаловался он, — наверное, мне пора на пенсию. Мы уже несколько часов ищем эту парочку, поднимаем разные ресурсы, подключаем другие отделы, прочесываем окрестности… Я! Лично я выхожу в поле, потому что эти зеленые обормоты в один голос твердят, что ваши жизненные сигналы нигде не определяются. Не говоря уж о мобильных телефонах, которые недоступны. И что же? Я нахожу их, а они звезды обсуждают.

— Мы вообще-то сидим себе и работаем, и никого не трогаем, — пробурчал Джек.

Проигнорировав его, Яков хмуро спросил:

— Что делают нормальные люди, которые оказываются в яме?

— Что? — расстроенно спросила Энца, видя, что он ожидает этого вопроса.

— Зовут на помощь, — наставительно произнес Яков. — Кричат. Звонят в службу спасения. Или своим коллегам. Или друзьям.

Энца подумала, что опять выговор будет. А собственно, что произошло? Почему их стали искать? Да и телефон-то не работал только у нее… Неожиданная мысль пришла ей в голову.

— Извините, Яков, — позвала она. — А кто вообще нас хватился?

— Донно, — отозвался тот. — И ведьма эта сумасшедшая, Анна, за сердце хваталась: чую, говорит, беда. Как пиявка прилипла.

— Ну все, — сказал Джек. — Этот твой медведь закопает меня живьем и даже оправдаться не даст. А я вообще не при чем, ты сама в эту яму свалилась, а я руку повредил. И нас едва не съели! — крикнул он Якову.

Тот лишь похмыкал, потом отошел, уступая место магу, который помог им выбраться из ямы.

На прощание тонюсенький голосок, едва ли громче комариного писка, грустно шепнул: « Очень, очень холодно », и внешний мир встретил их теплом летней ночи, шорохом трав, ровным сиянием установленных по периметру переносных прожекторов и целой волной насмешек и сочувственных возгласов: все вперемешку.

У Донно никогда не было друзей. В школе он инстинктивно избегал близких отношений с кем-либо, а позже его и вовсе не тянуло. Зачем? Впускать кого-то в свою жизнь? Объяснять, почему у него все так, а не иначе? Рассказывать пришлось бы много, а Донно этого не любил. Проще было держать дистанцию, говорить поменьше, да подробнее показывать, куда стоит пойти особо настойчивым типам.

Раз в неделю он звонил матери, игнорируя ее требования общаться ежедневно, обещал правильно питаться и не лезть в опасные места. Раз в месяц он ездил к ней в больницу, возил цветы, фрукты и лотки с домашней едой.

Иногда матери хотелось поиграть в утонченную аристократку, и Донно приходилось плавать в вязком киселе этикета и округлых пустых фраз; порой мать начинала валяться у него в ногах и рыдать, пытаясь вымолить прощение. В самые неудачные дни она говорила с Донно сквозь зубы, а потом бросалась на него и пыталась расцарапать лицо, потому что он слишком был похож на своего отца. Когда ее выписывали из больницы до следующего приступа, он нанимал сиделку: находиться рядом с ней было невозможно.

Их обоих слишком поломало пережитое вместе детство — и отец. Порой Донно думал, что родись он пару десятков лет назад, его жизнь сложилась бы удачнее — мальчика забрали бы воспитываться при одной из Академий, едва только проявился дар. И все эти мучительные дни и ночи, когда отец измывался над матерью и сыном, вытягивая из них необходимые эмоции, как наркоман дозу, не случились бы.

В любом случае, день-два после визита к матери Донно пил дома, никуда не выходя. Потом все на время приходило в норму: Донно работал. С его точки зрения это было правильно. Если ему становилось скучно, он брал дополнительные дежурства.

Коллеги перебрасывались с ним приветствиями и шутками, но, уже зная его привычки, не навязывались.

В общем, Донно его жизнь устраивала.

Пока в ней не появился Роберт и не расквасил ему нос одним метким ударом за то, что тот нагрубил ему во время совместного выезда.

— Бесишь, — коротко сказал Роберт, встряхивая разбитым кулаком.

Он был левшой, не любил врачей и печеночные оладьи, мастерски разбирался с любой техникой и встречался с зеленоглазой магичкой-предсказательницей. Роберт знал пять языков и терпеть не мог пустых разговоров.

За тот случай на выезде их наказали: Солнцеликий, тогдашний начальник отдела, целую неделю высылал обоих на самые тяжелые дела. Первый день они молчали, потом огрызались друг на друга, а вскоре Донно с немалым удивлением обнаружил, что Роберт преспокойно сидит у него в гостях, одалживает диски с музыкой, заставляет ходить с собой по бабским магазинам в поисках подарка для взбалмошной подруги и знакомит со своими странными друзьями.