Мэри Стюарт - Последнее волшебство. Недобрый день. Принц и паломница [сборник]

– Ну… да, наверное. Да, матушка, обещаю.

На том и порешили. Анна понимала: это и есть тот предел, дальше которого она не может и не должна защищать сына. Хотя до его восемнадцатилетия оставался почти год, она не хуже Александра понимала, что не смогла бы помешать юноше поступать как вздумается. Но вдова осталась довольна. Александр сдержит слово, а позже, когда, как она рассчитывала, поедет с Друстаном в Камелот, могучий меч и мудрое наставление уберегут юношу от опасности до тех пор, пока он не испросит у Артура дозволения и поддержки. Чувствовала Анна главным образом глубокое облегчение: она словно обрела свободу. Бремя, что она несла все эти годы, – бремя правды и страха перед необходимостью действовать – сняли с ее плеч. Как сказал Александр, день настал.

Анна глубоко вздохнула:

– Тогда ступай; благословляю тебя. И да пребудет с тобою Господь.

Невозможно было угадать, по какой дороге поедут корнуэльцы, но Александр и его спутники путь выбрали без труда, а именно – самый быстрый. От Крайг-Ариана они направились на юго-восток, чтобы пересечь Уай по Римскому мосту в Блестиуме, а затем через холмы добраться до устья реки Северн и до кратчайшей переправы чуть восточнее Венты.

Сразу за Блестиумом, маленьким городком с очень неплохим постоялым двором, дорога уводила в холмы, местами не слишком отличаясь от неровной пастушеской тропки, но день стоял погожий, путь не размыло, и маленький отряд ехал быстро. Те, кого он преследовал, так и не показались, а на каменистых склонах копыта не отпечатывались, но кучки свежего навоза тут и там недвусмысленно свидетельствовали о том, что здесь не так давно проскакали всадники. До переправы через Северн оставалось не больше мили, когда, с наступлением сумерек, путешественники сделали привал на полянке перед хижиной дровосека – дать отдых лошадям и подкрепиться немного. Хижина оказалась заброшенной, с наступлением хорошей погоды дровосеки ушли дальше в лес, но внутри стоял такой тяжелый запах, что в сухую, ясную ночь все предпочли ночлег на свежем воздухе. Ивейн и Бранд хорошо знали дорогу и заверили Александра, что в первый раз на дню перевозчик приплывает вскорости после того, как взойдет солнце, так что приезжать к месту заранее просто нет смысла. Ночевал лодочник в хижине на дальнем берегу реки. Так что все трое поужинали своими припасами, и вскоре, под уютное хрумканье пасущихся тут же лошадей, Александр потеплее завернулся в плащ от ночной росы и уснул.

Утро выдалось безоблачное, предрассветный туман гирляндами свисал с деревьев и пеленой окутывал вершины холмов. Всадники поднялись на протяженный хребет, уводивший к перевозу, когда солнце еще только проглянуло над гористыми гребнями и впереди пролегли длинные синие тени. Вдоль устья реки облака тумана протянулись длинными клочьями, а между этими белесыми валами поблескивала спокойная, тихая вода. Поднимался прилив, над рекой кружили и перекликались морские птицы. Показался бурый парус – лодочник уже проделал около трети пути. Бранд уже успел рассказать об известной ему таверне на южной стороне переправы – до нее-де рукой подать, – и мысль о завтраке порадовала всех.

– Если корнуэльцы там проехали, перевозчик нам скажет, – рассуждал Ивейн. – А если нет, так, значит, мы их опередили и дождемся их на большаке от Глевума. Торопить лошадей они вряд ли станут. Они ж погони не ждут.

Насчет последнего он, во всяком случае, не ошибся. Корнуэльцы проехали тем же путем, ни шатко ни валко, не слишком поспешая домой с вестями. Так случилось, что Александра они не узнали, так что рассказывать им предстояло лишь о гибели одного из Марковых доверенных слуг – пренеприятная новость, что и говорить. А Марк, как верно догадывался Александр, был не из тех владык, что благодушно выслушивают дурные вести. Так что корнуэльцы двигались медленно – и в итоге пропустили последний перевоз и вынуждены были приютиться в полуразвалившейся хижине у самой воды: там ночевал лодочник, если по какой-то случайности или из-за плохой погоды не успевал переправиться на другой берег в последний раз на дню.

Когда отряд Александра выехал из-под деревьев и с дробным топотом проскакал по гравиевой дороге к пристани, корнуэльцы как раз выводили лошадей из-за хижины, высматривая приближающийся с приливом парус.

Заслышав цокот копыт, корнуэльцы обернулись, но не встревоженно; их мечи по-прежнему покоились в ножнах. На туниках белизною сиял знак вепря.

И тут один из них, дюжий здоровяк, держащий под уздцы чалого коня, внезапно вскрикнул – и меч, сверкнув сталью, словно сам собою лег ему в руку.

– Это он! Тот кровожадный сопляк, который зарубил Кинона!

И не успели спутники Александра осознать, что случилось, как корнуэльцы вскочили в седла и помчались на них во весь опор с мечами наголо.

Напали враги так стремительно и так яростно, что никто не успел ни слова вымолвить, ни даже подумать. Звенели клинки, кони двигались по кругу, копыта высекали искры из камня. Не было никакой возможности крикнуть «стойте!» и вступить в переговоры; сын Бодуина никоим образом не сумел бы назвать себя и выяснить, на чьей стороне были эти корнуэльцы много лет назад. Чего юноша никак не мог знать, так это того, что воин, сраженный им в роковой стычке, приходился братом здоровяку, который, далеко превосходя юного принца и мощью, и боевой выучкой, теперь пытался в свою очередь убить его самого.

Впоследствии Александр с трудом мог вспомнить, как все вышло. Здоровяк верхом на чалом теснил защищающегося юношу шаг за шагом к канаве и насыпи у обочины дороги; конь его рвался вперед, оскальзываясь на камнях. Этот бой ничуть не походил на поединок с Киноном на реке; здесь не было места ни страху, ни радостному возбуждению: время словно застыло – и вместе с тем летело стрелой. Где-то рядом послышался грохот падения, крик, конь без всадника врезался в бок чалого – и в это самое мгновение меч Александра проник сквозь защиту противника. Тот отбил клинок, но острие его обагрилось кровью.

Александр, задыхаясь, оскалившись в гримасе нечеловеческого напряжения, с хрипом глотал воздух. Вот он яростно пришпорил коня, погнал его на чалого, и в то же самое мгновение корнуэлец, опомнившись, парировал меч принца – лезвие ушло вверх и вбок – и поднырнул под него для последнего, смертоносного удара.

Промахнулся он самую малость – на толщину ремешка наплечника: его-то меч и рассек. И тут конь Бранда сшибся с конем Александра, металл лязгнул о металл, отбил клинок корнуэльца в сторону, рубанул по латному горжету и вошел противнику в горло. Тот с грохотом рухнул на гравий, а конь его с испуганным ржанием развернулся и помчался в лес, на бегу окропляя камни кровью.