Мэри Стюарт - Последнее волшебство. Недобрый день. Принц и паломница [сборник]

Священник склонился к ребенку, прошептал ему что-то на ухо и, поклонившись герцогу, удалился. Мальчик нерешительно остановился в дверях.

Улыбнувшись, Алиса приподняла крышку над блюдом:

– Добро пожаловать, принц, к вашему собственному столу. Долго же вы спали! Да оно и к лучшему. Надеюсь, вы пришли в себя и проголодались? Не разделите ли с нами трапезу?

Герцог, сдвинувшись в сторону, указал на кресло с высокой спинкой в конце стола, но мальчик покачал головой. Он стремительно шагнул вперед и резким движением откинул капюшон.

Этот нежданный, исполненный драматизма жест потряс всех присутствующих. Оказалось, что волосы принца коротко подстрижены. Длинные локоны, символ королевской власти Меровингов, исчезли; густые пряди, прямые и куцые, неровно обрезанные, едва закрывали уши. Предполагаемый король Орлеана собственным своим произволом отрекся от престола.

Мальчик не произнес ни слова – застыл, прямой как стрела, высоко вскинув голову, с видом вызывающим и едва ли не враждебным, – должно быть, у принца из рода Меровингов неуверенность если и проявлялась, то только так. А пока Алиса и ее отец подыскивали нужные слова – да что там нужные, хоть какие-нибудь! – мальчик непроизвольно поднял руку, чтобы отбросить назад густую копну волос, и жест этот до боли напомнил Алисе старшего брата. Но ладонь принца встретила лишь жесткую щеточку обкорнанных прядей и скользнула вниз по открытой шее.

– Странно так, – неуверенно пожаловался он. – Холодно.

– Милый мой мальчик, – мягко отозвался герцог. – Думаю, сегодня ты сделал правильный выбор. Позже мы еще поговорим, а пока добро пожаловать, отдыхай и ешь.

Алиса лишь улыбнулась снова и принялась раскладывать снедь по тарелкам. Когда же герцог опять попытался усадить мальчика на почетное место, тот покачал головой и выдвинул для себя табурет:

– Я больше не принц, милорд. Это вам тут сидеть.

Мальчик и впрямь изрядно проголодался, и за превосходной трапезой скованность отчасти развеялась. И герцог, и Алиса избегали заводить разговор о трагических событиях в Париже, но Хлодовальду – возможно, как последствие недавно пережитого страха – не терпелось излить душу.

– Джошуа мне все рассказал. Мои дядья знали, что народ любит бабушку, так что им нужна была ее поддержка – или хотя бы видимость ее, – чтобы захватить наши земли. Конечно, они понимали, что по доброй воле бабушка королевства не уступит, так что подослали эту гадину, этого… эту тварь на службе у дяди… Аркадия из Клермона, чтобы тот обманом или силой добился от нее чего надо. Но вы, возможно, уже все знаете?

– Не беда. Ты рассказывай дальше.

Мальчик отложил обглоданную ножку каплуна и вытер пальцы.

– Он заявился спозаранку. Накануне бабушка весь день и всю ночь провела в часовне, молясь за душу моего отца, и даже позавтракать еще не успела. Тут-то он и ворвался в ее покои и сообщил, что братья мои – ныне пленники и им угрожает смерть, разве что они откажутся от своих притязаний на отцовские земли. Он показал королеве кинжал и ножницы и сказал, что иного выбора нет. Он кричал на нее. На мою бабушку! И никто не посмел поднять на него руку. У ворот толпились его люди, и, кроме того, королева не знала, где держат моих братьев.

Мальчик потянулся к кубку и пригубил вина, затем отодвинул блюдо в сторону. Ни Алиса, ни герцог не проронили ни слова, ожидая, пока принц не закончит рассказ.

Хотя Ансерус уже слышал о происшедшем от Джошуа, в пересказе ребенка история звучала куда жалостнее и изобиловала подробностями, возможно услышанными от кого-то из присутствовавших там слуг. Теперь герцог с дочерью узнали о том, как старая королева, изнуренная бдением, одержимая страхом за внуков, ослепленная яростью при мысли о предателях-сыновьях, повела себя несдержанно и с врожденным высокомерием. «Да пусть лучше умрут, чем примут постриг! Они – кровь Хлодвига! Они – короли!» – прокричала Хродехильда вне себя и неудержимо разрыдалась, но, когда несколько минут спустя после этой краткой вспышки она готова была взять назад неосторожные слова, Аркадий уже выехал за ворота и во весь опор скакал ко двору своего повелителя.

Хлодовальд рассказывал почти безучастно, словно пережитое потрясение временно лишило мальчика способности переживать и чувствовать.

– Но мы слышали, заночевав как-то раз в пути – я забыл, как называлось то место, но монахи отнеслись к нам по-доброму, – что тела моих братьев доставили в парижский собор Святого Петра и бабушка позаботилась о том, чтобы их там похоронили со всеми подобающими почестями, а люди плакали и все улицы убрали в траур.

– Но как такое могло случиться? – нарушила молчание изумленная Алиса. – Наверняка твои дядья…

– После содеянного они попросту сбежали, – равнодушно пояснил Хлодовальд. – Перетрусили, не иначе. Теперь они погрызутся и убьют друг друга. Все в руке Божией.

– Может быть, раз народ любит твою бабушку и оплакивает твоих братьев, люди захотят, чтобы ты вернулся?

– Нет. Теперь бабушка уйдет в монастырь. Она давно уж собиралась. – А я… – Мальчик вскинул остриженную голову. – Незачем мне быть королем.

– Незачем? – переспросил герцог.

Хлодовальд встретил его взгляд – и в синих глазах его явственно читался вызов.

– Я сам остриг себе волосы. Хочу, чтобы вы это знали. И сделал я это отнюдь не из страха.

– Нет нужды говорить мне об этом, принц Хлодовальд. Я так понимаю, ты вознамерился посвятить себя служению Господу. Как и я сам. Мы с дочерью как раз об этом только что говорили. До приезда в Британию еще достанет времени подумать о планах на будущее. Мы доставим тебя туда в целости и сохранности, а позже, когда ты возмужаешь, ты сам все поймешь и решишь.

– Я возвращусь домой, – объявил Хлодовальд без всякого выражения, отчего слова его, как ни странно, прозвучали более непререкаемо, чем обет или клятва.

– Домой? Во франкские королевства? – воскликнула Алиса. – В Орлеан?

– В Орлеан – вряд ли. Но в родные земли – да. Пусть не королем, но я непременно вернусь. У меня есть то, что должно возвратить на родину.

– И что же это?

– Вы меня извините?

Мальчик соскользнул с табурета и бегом бросился во внутреннюю каюту. Спустя мгновение он появился снова, с ларцом в руках. И быстро оглянулся на дверь:

– Они не войдут?

– Не войдут, пока я не прикажу, – заверил герцог.

– Тогда я покажу вам. Это мне бабушка доверила и наказала хранить как зеницу ока и в один прекрасный день привезти обратно домой.

Мальчик водрузил ларец на стол, сдвинув к краю грязные тарелки, и откинул крышку. Ларец оказался до краев полон вышивального шелка, светлого и блестящего.

– Твои волосы? – озадаченно воскликнула Алиса. Неужто длинноволосые короли настолько почитают этот символ? Неужто для них он – драгоценность настолько священная, что настоящей короне впору?