Генри Олди - Внук Персея. Сын хромого Алкея

— Что твой сыночек держит при себе дочь Электриона! Что он живет с ней, как с женой, хотя никто еще не гулял на их свадьбе! Что он бесчестит девчонку перед всем миром! Что боги гневаются, глядя на беззаконную парочку…

— И это все ты услышал от меня?

— Это известно пням в лесу! — вскипел Сфенел. При каждом визите в Тиринф случались мгновения, когда ему хотелось поднять руку на брата. Выбить язвительность вместе с зубами, и вколотить взамен хоть чуточку уважения. — Гальке на берегу! Уверен, именно поэтому ни один басилей не дает наглецу очищения. Он умоляет, взывает к милосердию, а ему отказывают раз за разом…

— Умоляет, — повторил Алкей. — Взывает к милосердию.

И замолчал.

Тишина давила, гнула к земле. Сфенел вспомнил племянника — такого, каким Амфитрион стоял на суде. Насчет «умоляет», подумал микенский ванакт, это я перегнул палку. Хотелось бы, но вряд ли. С другой стороны, годы скитаний меняют людей. Может, и умоляет. Бродяга, обремененный двумя женщинами и мальчишкой. Ночлег под открытым небом. Черствый кусок хлеба. Косые взгляды в спину. Одежда, заскорузлая от грязи и пота. Дожди, распутица. Ноги, сбитые в кровь. Надежда на очищение. И — отказ за отказом…

«Я бы не выдержал, — вздохнул младший Персеид. — Я бы прыгнул со скалы.»

Он — изгнанник, подсказала гордыня. Ты — ванакт.

«Я — ванакт. Сбылись мечты…»

Никому, даже богам во время молитвы, Сфенел не признался бы, что три года власти над Микенами были для него острозубой волчьей стаей. Они пожирали Сфенелову жизнь, пуская кровавую слюну. Дробили, перемалывали на обременительные пустяки. Отправить землекопов к южным насыпям. Отправить каменщиков к подземным колодцам дворца. Выделить «держателям земли» участки. Цена? Восемьдесят семь малых мер зерна каждый. Решить тяжбу с жрицей храма Геры. Да, боги не платят подати; жрицы же — другое дело. Пшеница уродилась скверно; ячмень — удачно. Переманить сукновалов из Пилоса. Стадо пастуха Телефа насчитывает сорок ягнят, пять дюжин овец и тридцать баранов. Пастух Телеф, дрянь этакая, задолжал казне полтора таланта шерсти. Вразумить, но не калечить. Прачке в день — две меры хлеба и смокв. Пять мер — надзирателю за работами… О Зевс! Неужели и ты, Громовержец, пируя на Олимпе, вынужден следить: Афродите — две меры нектара и амброзии, Афине — пять мер…

— Кто мой сын, — прервал Алкей грустные размышления младшего брата, — в глазах людей? Претендент на микенский тронос. Почему изгнаннику отказывают в очищении? Потому что басилей, очистивший его, открыто заявит о своей поддержке будущего ванакта Микен. Полагаю, этот же басилей сыграет свадьбу Амфитриона и Алкмены. На свадьбу соберутся гости. Многие правители одарят жениха своей дружбой. День очищения Амфитриона станет днем создания нового союза. Союза против твоих Микен, брат.

Сфенел присел у Алкеева ложа на корточки.

— Союза за Микены твоего сына, — тихо сказал он. — Ты ведь хочешь этого, да?

«Ночами не спишь, — добавил он молча. — Все видишь: Амфитрион на микенском троносе, а я скитаюсь по Пелопоннесу. Или лежу в могиле. Надеешься дожить до светлого дня? Оставь надежду, калека…»

— Нет, — ответил Алкей. — Я не хочу войны в семье Персеидов.

— Врешь!

— Мой сын — воин. Из него выйдет плохой правитель. Возможно, худший, чем вышел из тебя. Убийца на троносе убитого… Вряд ли боги сделают такое царствование счастливым.

— Ты сказал: союз. Ну хорошо, я понимаю, зачем это нужно тебе с твоим сыном. Но зачем это надо басилеям Пелопоннеса? Сменить одного Персеида на другого? Им-то какая разница?!

— Эх ты, — горечь усмешки искривила рот Алкея. На обвисших щеках зажглись пунцовые, болезненные пятна. — Это для нас мой сын Персеид. А многочисленные сыновья Пелопса, сидящие в окрестных городах, называют его иначе. Для них он — родная кровь. Для них он — Пелопид.

— Я велю гонцу зайти к тебе, — кивнул Сфенел. — Найди верные слова для изгнанника.

— Радуйся! Я ищу Амфитриона Персеида. Мне сказали, он здесь.

Мужчина, сидевший на дубовой колоде, лишь плечами пожал. Вздыбились лопатки под линялым хитоном. Казалось, ветхая ткань сейчас расползется по швам, и за спиной угрюмца распахнутся крылья. «Только бы не железные! — обмер посланец. На лбу выступила липкая испарина. — Пройти столько стадий, чтобы встретить Таната Смертоносного…»

Пронесло. Лопатки опали, хитон уцелел; крыльев у мужчины не обнаружилось. Что за чушь в голову лезет? Небось, солнце темя напекло.

— Амфитриона Алкида, — обладатель зловещей спины медлил повернуться к гостю лицом. Голос его звучал глухо, словно из недр пифоса. — Сына хромого Алкея. Зачем он тебе?

Посланец знал себе цену. Ему ли отчитываться перед первым встречным? Но язык предал хозяина, проявив неожиданную самостоятельность:

— Я несу изгнаннику весть. От Сфенела Персеида, ванакта Микенского…

Спина осталась безучастной.

— …и Алкея Персеида, которого ты назвал хромым Алкеем.

Хмурый мужчина начал оборачиваться. Вот-вот заскрипит, будто трухлявая сосна под ветром. Лицо — темная глина, пропеченная зноем до твердости камня. В поры намертво въелась дорожная пыль. Волосы стягивает ремешок из кожи — вытертый, грязный. Кудлатая борода давно не стрижена. Бродяга? Наемник? Разбойник с большой дороги?

Что он здесь делает?

Посланец решительно шагнул вперед, дабы, сверкнув очами, поставить чужака на место. Ох, зря! — льдистый взгляд грубияна превратил его в мрамор. Кровь замедлила свой бег, остывая в жилах. Ударит? Прогонит? Убьет?! Но мужчина вдруг моргнул — раз, другой; по мере того, как таял лед в глазах бродяги, к посланцу возвращалась власть над телом. Глиняная маска треснула, родив неуверенную улыбку.

— Гий? Ты?

— Амфитрион?!

— Радуйся, Гий, сын Филандра!

— Радуйся, Амфитрион, сын Алкея! Не узнал! Клянусь Зевсом, не узнал!

— Скитания не красят человека.

— Да ладно! Тебя бы отмыть, постричь…

Гий прикусил язык. Не отмыть — очистить. Перед богами и людьми. Тогда Амфитрион станет прежним. Может быть. Отвечая тайным мыслям посланца, сын Алкея с былой легкостью вскочил на ноги. Сделал шаг навстречу, распахнул объятия — и остановился. Почему? Советник и сын советника, Гий умел соображать быстро. Кто рискнет обниматься с изгнанником, не очищенным от скверны убийства? Но есть ли лучший способ заслужить доверие изгнанника?

Кинувшись к другу детства, Гий крепко обнял Амфитриона.

— Знаешь, как я рад тебя видеть?

— А я?!

— Ох, да тише ты, раздавишь! Это у тебя ребра из бронзы…

Амфитрион отпустил посланника, отстранился. Лед во взгляде растаял без остатка. Сейчас там плескалась лучистая радость.

— Пошли в дом? Я тут гость, конечно… Но ведь ты тоже гость. Мой! Боги, как давно у меня не было гостей! В доме есть вино, и лепешки с сыром, и мясо козленка…