Генри Олди - Внук Персея. Сын хромого Алкея

Гонец от Питфея перехватил их на выезде из Орхомена — Амфитрион как раз собирался отправиться в Трезены. Питфей-провидец, друг и соратник — уж он-то не откажет!

«В Трезенах нет твоей судьбы, — сказал Питфей устами гонца. — Не приезжай.»

…Кафия, Феней. Амфитрион помнил этот путь. По нему он, как безумный, гнал колесницу, желая настичь братьев-Электрионидов. Успеть, остановить, образумить… Не успел. Вспоминать было муторно, но не вспоминать — еще хуже. Почему ноги понесли его этой дорогой? Случай? Судьба?

Все повторялось: дорога, лица, ответы. Нет, не проезжали. Нет, не очистим.

Они шли дальше.

Добраться до Фенея засветло не удалось. Шатры разбили в узкой ложбине меж горбатых холмов. Хоть какая-то защита от колючего Борея, налетевшего к вечеру. Амфитрион проснулся перед рассветом. Сначала он не понял, что за звуки его разбудили. Скулит кто-то? Щенок приблудился? Нет, не щенок. Рядом, свернувшись, как дитя в утробе, плакала Алкмена.

«Ну что ты, успокойся! Мы найдем…»

«Я плохая жена! Плохая! Я не могу зачать от своего мужа…»

«Все будет хорошо…»

«Не могу… это я виновата…»

«Ты ни в чем не виновата… Это я! Клятва…»

«Не могу…»

«Я исполню клятву, и ты родишь мне сына. Двоих! Близнецов…»

«Мама рожала двойни…»

«У нас в семье часто рождаются близнецы. Слышишь? Не плачь…»

«Я слышу. Я уже не плачу. Видишь?»

«Вижу…»

«Я уже совсем не плачу. Все будет хорошо. Все будет…»

Она забылась в его объятиях, а он лежал без сна до самого рассвета. Это он виноват. Он один. «Ты не понимаешь, — донесся издалека, из полузабытого детства, голос приятеля-соперника. — Или врешь. Проклятым быть плохо. Теперь у тебя в жизни все будет плохо. Чуточку плохо или очень плохо, но всегда плохо. А когда хорошо — ты будешь ждать, когда же начнется плохо. Тебе сейчас плохо, да?» Плохо, согласился Амфитрион. Мальчишкой, помнится, в драку кинулся, а сейчас и спорить не стал. Клятва давила, гнула к земле. У него не будет детей от Алкмены, пока он не выполнит обещание, данное мертвецу. Он должен убить Птерелая. Сыновья дяди Электриона погибли; Ликимний, рожденный от рабыни — не в счет. У дяди Сфенела нет сыновей, и будут ли — ведомо лишь богам. Отец… О хромом Алкее и говорить нечего. А он, Амфитрион, сын Алкея, бессилен подарить ребенка любимой женщине. Если клятва останется пустым звуком, развеется пылью на ветру — род Персеидов прервется.

Кто виновен? — Амфитрион-Изгнанник.

Больше они не говорили об этом. Но в глазах Алкмены поселилась тоска, а груз клятвы с каждым днем становился невыносимей для Амфитриона. Словно Олимп взвалил на плечи. Рано или поздно тяжесть раздавит его. Надо было спешить.

Феней, Арена… Слабая надежда, что трусливый басилей Поликсен очистит изгнанника — лишь бы поскорей отделаться от опасного гостя! — растаяла, как дым. Поликсен спрятался. Во дворце его не оказалось, и никто не знал, где басилей. Знали, конечно, сукины дети. Притворялись.

В Арене изгнанника нашел первый гонец от Сфенела:

— Верни Анаксо в Микены!

— Нет.

Вдова дяди — Амфитриону требовалось сделать усилие, чтобы звать ее сестрой — мало-помалу приходила в себя. Вместе с дочерью стряпала, чинила одежду, болтала о пустяках и даже улыбалась. Женщина твердо знала: ее муж жив-здоров. Ее муж правит Микенами, сидя на золотом троносе. Он очень занят важными делами. А жену поручил родичам: дочери Алкмене и племяннику Амфитриону. Они путешествуют. Куда? Зачем? Какая разница?! Родные лица, штопка-стирка, вкусный пар из котла — много ли надо для счастья? В мире Анаксо все было хорошо.

Сыновья? Она никогда не рожала сыновей. Только дочь.

Вы шутите?

Нет, думал Амфитрион. Я не верну ее в Микены. В город, где вместо Электриона правит Сфенел. В город, где похоронены сыновья, которых для матери не было. Микены сжигают дотла души слабых. Из Микен женщин пытались увезти силой…

Гонцы уезжали ни с чем.

В Нонаркии им впервые отказали в приюте. Припасы иссякли, ценности закончились, а ожерелье из розовых жемчужин Амфитрион берег, как зеницу ока. Сперва хотел подарить его Алкмене наутро после их первой ночи. Глупец! Это выглядело бы платой: словно шлюхе за огрызок продажной любви! Ожерелье он подарит жене перед свадьбой. Перед настоящей свадьбой, и хоть земля расколись надвое!

Им с Тритоном удалось наняться в охрану. Колченогий толстяк-купец ехал в Коринф с дюжиной телег, груженых зерном — и боялся разбойников. Глаз у толстяка оказался наметанный. Он сразу распознал в двух бродягах опытных вояк. С семьей? — так даже лучше. Биться станут до последнего: за своих-то!

Шайка оборванцев с дубинами встретилась им уже на второй день. Выбрались из кустов, в репьях и ссадинах; загородили дорогу. Главарь — нескладный детина с рваной губой — поскреб ногтями лишай на шее. Оскалил в ухмылке крупные лошадиные зубы.

Мол, слезай, приехали.

Амфитрион с Тритоном вышли вперед. Встали против оборванцев. Тритон тоже ухмылялся: предвкушал потеху. Залежалась дубина без дела! За спиной раздался мерный шелест — быстрее, еще быстрее! — но оборачиваться было нельзя. К счастью, главарю хватило ума. Не стоит добыча проломленных голов. Чья возьмет, это еще у богов на коленях. А то, что не вся шайка завтра рассвет увидит — тут к пифии не ходи. Рваная Губа мотнул головой, как лошадь, отгоняющая слепня, и разбойнички попятились, освобождая путь. Дюжина ударов сердца — и дорога вновь пуста.

Шелест за спиной стих. Амфитрион обернулся. Ликимний опустил пращу с увесистым голышом. Опасливо покосился на родича — ну как взбучку устроит? Чтоб не лез, куда не просят. Амфитрион кивнул с одобрением:

— Развилку на сосне видишь?

— Ага!

— Попадешь?

Гордясь собой, Ликимний крутнул пращу. Камень чиркнул по стволу на ладонь ниже развилки, сорвав кусок коры. Не Кефал, конечно…

— Упражняйся по дороге. Пригодится.

Телеги вереницей сонных черепах тащились по горам. Время от времени ломались: колесо слетит, ось треснет, ремешок в упряжи лопнет. Ограбить их пытались, что ни день. Нападать не спешили: прятались в скалах, орали для устрашения. Ликимний сразу начинал выцеливать притаившегося врага, яростно орудуя пращой. При виде охраны, готовой к драке, грабители, поколебавшись для приличия, решали не связываться. Купец радовался: двоих нанял, а они за дюжину отрабатывают! Орлы! Львы! — поведут бровью, враги бегут без оглядки.

Накаркал, ворон колченогий.

До Коринфа было рукой подать. Горы уступили место холмам, густо заросшим вереском. В бирюзовой чаше неба плавали медузы облаков. На них охотился ястреб. Телеги шли ходко; торговец, жмурясь на солнце, затянул песню…

Эти не стали загораживать путь. И пугать издалека — тоже. Гурьбой выскочили из-за валунов; молча, будто немые, ринулись к телегам. Хотели застать врасплох. Мертвецов проще обирать, проще и безопасней. Дротик первого целил в живот Амфитриона. Сын Алкея с неправдоподобной четкостью видел щербатый, грязный от засохшей крови наконечник. Такой разорвет потроха в клочья.