Генри Олди - Внук Персея. Сын хромого Алкея

— Идем! — Гий хлопнул Амфитриона по плечу, чуть не отбив себе руку. — Мои люди…

— Всех накормим! Всех напоим! Алкмена! Посмотри, кто к нам приехал! Неси воды — умыться с дороги…

На миг перед Гием возник прежний сын Алкея: веселый богач и щедрый хозяин, чей дом в Микенах до рассвета гудел от пиров. Затем внимание посланца привлекла вышедшая во двор Алкмена. Да, повзрослела. Дерзкую девчонку сменила молодая женщина. Лицо, осанка… Должно быть, Амфитрион поделился с Алкменой толикой суровости. Или это в ней от прабабки Андромеды? Хороша! Определенно хороша. Еще бы приодеть…

— Иди, иди! Засмотрелся он…

«Бедно живут, — оценил Гий, переступив порог. — Ни рабов, ни прислуги.» Когда Алкмена принесла воды и сразу ушла, Амфитрион сам омыл гостю ноги, подал ковш и лохань для омовения рук; налил в кратер вина, разбавил, принес хлеб. Замер в ожидании. Ну да, конечно. Изгнаннику нельзя обращаться к богам. Даже плеснуть вина в сторону очага — и то запретно.

— Да будет милостив к нам Зевс-Гостеприимец! — Гий щедро брызнул вином на пол. — Твое здоровье, друг мой! Пусть боги исполнят твои заветные желания!

Отломив край лепешки, он принялся жевать. «Гостевой дом», выстроенный на отшибе, убедил Гия в житейском опыте здешнего правителя. Вроде, и в городе — и за чертой. Обстановка скромная: ни тебе серебряных кубков, ни треножников для лампад, ни трапезных лож. Живи, ешь-пей, но знай свое место.

«Не очистят, — уверился Гий. — Иначе во дворец бы позвали.» Он вспомнил наставления Алкея, полученные накануне отъезда. Мой сын — воин, предупредил калека. Будь воином и ты. Переходи к главному сразу, без ходьбы вокруг да около. Никаких намеков и двусмысленностей. Бей наотмашь, не давая опомниться. Иначе проиграешь битву.

— Твой отец, — твердым голосом сказал Гий, — велит тебе уходить с Пелопоннеса.

— Велит?

— Да.

Амфитрион испытующе разглядывал посланца. В глазах его читался интерес — такой, от которого у Гия закололо под ложечкой. С опозданием Гий понял, что Амфитрион сейчас видит не друга детства, а своего отца — того, кто «велит».

— Почему же?

— Ты носишь в себе войну. Однажды найдется смельчак, который тебя очистит. Тогда войны не избежать.

— Пока смельчаков не нашлось.

Смех изгнанника вышел горше придорожной полыни.

— Все опасаются брать на себя ответственность. Но ничто не может продолжаться вечно.

— Думаешь? — спросил Амфитрион.

Дорога ложилась под сандалии, колеса и копыта. Вилась змеей меж холмов. Пылила. Расползалась жирной грязью, норовя сбросить путников со скользкой спины. С наслаждением одаривала камнями и выбоинами. Пыталась удрать в горы, превратиться в козью тропу и втихаря сойти на нет, заведя в непролазную глушь. А они все шли, упрямцы. Путь в Микены и Тиринф закрыт, но Пелопоннес велик. Аргос и Мантинея, Коринф и Мегары, Пилос и Сикион, Трезены и Арена, Спарта и Эпидавр. Где-нибудь, да сыщется басилей, что очистит изгнанника.

«Идем в Спарту, — сказала Алкмена. — Ты воин.»

«Ну и что?»

«В Спарте ценят воинов. Тебя очистят, и мы поженимся.»

Амфитрион кивнул. «Эбал Спартанец женат на моей тетке Горгофоне, — подумал он. — Эбал не Пелопид…» С недавнего времени сын Алкея перестал доверять Пелопидам.

«Клятва, — лязгнул в голове голос покойника-Электриона. — Ты клялся, племянник!»

Амфитрион кивнул еще раз: тени, восставшей из Аида.

«Я помню. Помню…»

Деревни, именующие себя городами. Города, беднее деревень. Заночевать под крышей — редкая удача. За фибулу с опалом и серебряную пряжку Амфитрион купил два походных шатра, одеяла и медный котел. Женщины не должны спать на голой земле. Да и Ликимний — тот еще бродяга…

Колесница сломалась на границе со Спартой. «Дурной знак, да!» — расстроился Тритон. Как в воду глядел. Басилей Эбал их принял. Дал приют во дворце, честь по чести. И от беседы не отказался. Выслушал. Сочувствовал. Правда, бороду при этом теребил — чуть не выдрал. Ну да мало ли, у кого какая привычка? Повозку с ослом выделил. Еды дал, не скупясь…

Вот только очищать отказался.

И не возмутишься, не рявкнешь в сердцах: «Почему?!» В своем праве басилей. Скажи спасибо за добро, за ласку, и иди дальше, изгнанник.

— Стойте! — ударило в спину, когда они уже миновали ворота.

Тетка Горгофона, жена Эбала. Две рабыни не поспевали за госпожой, самолично тащившей увесистый мешок.

— Возьми. Пусть боги будут милостивы к тебе. Ко всем вам.

Тетка развернулась и пошла обратно, не оглядываясь.

В мешке обнаружились наконечники для копий, три ножа, пять пар крепких сандалий, теплые плащи… Дар воина воину. Горгофона была истинной дочерью Персея и Андромеды. На сердце сделалось теплее. Что ж, попытаем счастья в другом месте.

Все смотрели на Амфитриона. Куда теперь?

— В Тегею, — он махнул рукой на север.

Почему в Тегею? Он и сам не знал. Может, потому, что близко? Потому, что Тегеей правит не сын Пелопса? Ну так Эбал — тоже не Пелопид. И что это изменило?

Скрипела повозка. После привала осел заартачился, желая вернуться домой. Пинок Тритона вернул склочное животное на стезю добродетели. Теперь осел ревел, едва завидя Тритона, и был на диво послушен. Тегея, укрытая за лиловыми горами, медленно приближалась.

В Тегее они гостили месяц. Местному басилею очень хотелось послушать о битвах с телебоями — из первых, так сказать, уст! От лавагета-победителя! Когда еще такой случай представится? Кормил-поил, чествовал, отпускать не хотел. Покои выделил — каждому отдельные. Даже Тритону, как герою войны. Тритон был счастлив. При случае басом шептал на ухо:

«Останемся, да?»

Все было замечательно, кроме главного: едва Амфитрион заводил разговор об очищении, у басилея начинали бегать глазки, и он спешил перевести беседу в другое русло. Когда же Амфитрион отбросил все приличия и задал вопрос в лоб: «Очистишь, или нет?» — басилей скорбно потупился:

«Извини. Знамение мне было…»

Амфитрион догадывался, как звали «знамение». Фискоя, супруга басилея. Он ловил ее косые взгляды в спину по сто раз на дню. Вечером сын Алкея стал готовится к отъезду. Алкмене он ничего не сказал, но она сама догадалась. Зачем она пришла к нему? Искала плащ? Позже он не мог вспомнить. Да и какая разница? Просто было так: глаза в глаза. Ей пришлось встать на цыпочки. Руки на плечах. Дыхание: одно на двоих.

— Я не могу.

— Молчи…

— Я поклялся. Твой отец…

— Молчи.

— Я изгнанник.

— Ты мой муж. И хватит об этом…

Перед отъездом из Тегеи он купил третий шатер. Для них с Алкменой. Плевать, что скажут люди. «И боги,» — подумал он, ужаснувшись спокойствию этой мысли.

Мантинея, Птолис, Орхомен. Знакомые места. Их принимали — где лучше, где хуже. Не гнали. Слушали. Участливо вздыхали. Отводили глаза. Возьмите еды в дорогу. Вот фарос, почти новый. Вот пояс. Пригодится. На пути в Пилос или Коринф…